Читать книгу "Ты была совсем другой - Майя Кучерская"

Ехала я в электричке и всё думала, как же мне полюбить Гену. И ведь хороший! Работящий, заботливый, слова дурного не слышала от него. Бывает, даже ужин приготовит, и Ванечку, конечно, любит, хотя и по-своему, не на словах. Он вообще не очень-то на слова, молчит больше. Зато если скажет, так скажет. Давно еще, когда женихался, спросила его: «Зачем я тебе? Что ты нашел во мне! В психованной». А он: «Ты – моя женщина». Всё.

Да разве он-то – мой, мой мужчина? Но получается – да?

Думаю дальше: так, сказано ж было – другой на сердце, надо выбросить. Но кто? Тренера я почти забыла, только вот дождик да глаза небесные его остались.

Стала пытаться, прям в электричке, этот дождь выжечь из памяти, а как? Да вот так: будто не было! Не было ничего этого, ни дождя, ни рек по колено мутных, ледяных, прям у метро Текстильщики, и не нес меня никто, не прижимал крепко. Но как не нес, когда нес? Только вспомнила, опять сердце забилось, и мысли вернулись прежние: да я ж любила его! и не отвоевала, не догнала! вот кто мой мужчина, никаких сомнений.

И тут как ворота передо мной распахнулись. Поняла я, нужно мне его снова увидеть. Заново с ним встретиться и всё наконец понять. Семнадцать лет спустя! Если надо, выкинуть, как прозорливая повелела, через левое плечо, а нет, не получится, значит, судьба. «Ты моя женщина, я твой мужчина», – как пели «Наутилусы» во времена нашей молодости.

При нынешних-то возможностях найти человека – пустяки, фамилия у него была редкой, хотя звали его Сергеем, даже отчество я его вспомнила, и нашла очень быстро в «Одноклассниках», поглядела, почитала – похоже, и правда побывал он в Америке, но как будто недолго, тогда же и вернулся. Фотографии у него были сплошь старые, только совсем молодого его, почти каким я его помнила, загорелый такой на фоне океана, в футболке, очках темных – американские, видно, еще, недавних ни одной. И объявление прямо там же, на странице его висело, что дает тренировки частным образом. Зайчик ты мой, неужели так ничему больше и не научился в жизни? Написала я ему письмо, не от своего, конечно же, имени, что ищу для сына-подростка тренера. Он ответил только через неделю, но очень вежливо и велел приходить с сыном прямо в бассейн. А надо сказать, что с тех пор, как я к прозорливой съездила, Ванечке стало получше. Может, увидел, что ничто ему дома не угрожает, поуспокоился, даже в школу снова начал ходить. Я уже и дышать на него боялась, тем более, думаю, надо дело довести до конца.

Поехала я в бассейн. В бассейне «Пионер» он, оказывается, работал, возле универмага «Москва», теперь уже бывшего, кто из наших краев – знает это место. Подошла к дежурной у стойки, сказала, что нужен такой-то. Вызвали его.

Выходит. В темно-синем тренировочном костюме, в кроссовках. Неузнаваемый. Раздался! – и в плечах, и живот выпер, и красный весь какой-то цвет лица, и лысый наполовину. Где ж, Сережа, твои пышные волосы? И будто ниже стал ростом, совсем как высокий уже не смотрится. Меня, конечно, не узнает.

– На тренировку?

– Да, – говорю.

– Мальчик ваш в раздевалке уже?

– Да нет, я пока сама хотела выяснить у вас кое– что, без него пришла.

Он глаза поднимает, недовольно так, глядит на меня… ба!

Глаза-то. Глаз нету! Вместо того, что было, – блёклые плошечки. Как под целлофаном застиранным, кто советское время пережил, помнит, стирали тогда пакетики, сушили – вот этим пакетиком как будто укрытые – бледно-серые, угасшие. Ни твердости никакой, ни ясности. Ни прямоты, чтобы в душу прям!

Я рот раскрыла, говорить не могу, стою столбиком.

– Так что вы хотели выяснить, – разочарованно так, и даже вроде и злится уже, что молчу или что без ребенка.

– Сережа, я Надя, не узнал? Помнишь меня?

Дернулся он.

– Надя?

Вижу, узнает постепенно. Не обрадовался, не улыбнулся даже.

– Вот так да! Не ждал. Надо же. Ну, пойдем, пойдем.

Весь как-то засуетился, завел меня в их тренерскую, в каморку маленькую. В углу ласты навалены, маски подводные, у самого входа – стол с чайником, чашек разовых пирамидка.

– Надо же. Так ты нарочно?

– Ну, не совсем. Сын у меня и правда есть, плавать умеет, но не особенно, хорошо бы ему еще поучиться, вот у тебя, например.

– Чай будешь?

Я отказалась, но он все равно за водой сходил, вскипятил чайник, наливать начал – в чашечки эти коричневые, пластмассовые, гляжу: руки дрожат. Вот тебе и тренер.

Спросила я его, конечно, куда он делся тогда, почему не простился. А он вспомнить не мог! Разве я не простился? Наверное, не хотел тебе делать больно?! Меня вроде как спрашивает. Наверно, говорю. Что ж ты меня-то с собой не позвал? Говорил, жить не можешь. А уехал и жил. Да куда, Надь? Ехал наугад, то ли найду работу, то ли нет… Но сказать «до свиданья» ты мог? Да я сказал, что ты? Нет, правда не сказал?

А я-то… А он вспомнить не мог. Ну а как под дождем меня нес, это хоть помнишь?

Тут он сразу разулыбался:

– Это помню! Вот времечко было! Девушки меня любили!

– Ты и сейчас ничего, – вроде и утешаю его. – Тоже любят наверняка.

– Нет, – рукой машет, – Надя, нет.

И как-то в сторону всё глядит. Но в чем дело, не объясняет. Поговорили мы в итоге недолго.

Узнала я, что из Америки не солоно хлебавши через три года он вернулся обратно, женился, два раза подряд, две дочки растут в разных браках, сейчас то ли в разводе, то ли нет, до конца я не поняла. Много работ сменил, и не только по специальности, вот сюда тоже недавно совсем устроился, и то с большим трудом, хотя зарплата – курам на смех… И всё вниз косится, в глаза не смотрит. Стала я собираться, а он вроде как тянет, не дает уйти и намекает, что вообще-то рассчитывал провести тренировку… Оставила я ему денег. Пять тысяч, аванс за пять тренировок, сказала. И бегом, бегом домой!

Троллейбуса нет, три остановки пешком промчалась в один миг. Как на одном заводе.

А дома – Гена. Рано сегодня вернулся, выходит ко мне.

– Что с тобой? На тебе лица нет.

Молчу я, не отвечаю. Дышать мне трудно почему-то.

Плащ помогает снять, из кухни чем-то вкусным тянет. По плечу меня робко так погладил. Ты отдышись, говорит, может, полежишь пока.

Поглядела я на него, в глаза ему – а глаза-то у него… нормальные, смотрит внимательно, так по-доброму, беспокойно только немного. Но беспокоится-то он обо мне!

Обняла я его покрепче и отпускать не хочу.

Тревога

На скамейке сидит маленький мальчик и плачет. За спиной мальчика – спокойное вечернее море, сине– темное, в редких белых кудряшках. К мальчику неторопливо направляется человек в синей униформе береговой охраны. Четыре легких прыжка, и я рядом. Это мой мальчик, мой сын. Охранник смотрит на нас и уходит. Пять мгновений назад мальчика не было на свете, он завис в пустоте небытия.