Читать книгу "Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приведенная идентификация Ольги-Марии-Татьяны тем более поразительна, что в финале «Бахчисарайского фонтана» образ «Незабвенной» Девы «дерзновенно» сопряжен Пушкиным также с символом Луны:
В письме от 20 декабря 1823 г. П. Вяземскому, издателю поэмы, Пушкин настоятельно просит оставить «вину незнанья» Хана Гирея: «Пускай она будущим Сомезам уготовит пытку», – цитирует он «Искусство поэзии» Буало.
Попытаемся, однако, раскрыть символику памятника Марии, так как она относится к тайне стихосложения Пушкина («и тайные стихи обдумывать люблю», – признается он в «Гондольере» 1828 г.).
Как известно» Магомет признавал Деву Марию, о чем Пушкин знал, создавая «Подражания Корану»:
(На полях приведенного текста Пушкин записывает второй стих «Клеопатры»: «В боях ничем не знаменитый».) Пушкину, несомненно, были известны и другие «метаморфозы»: латинская Дева Мария изображалась стоящей на полумесяце, подобно «Жене облаченной в солнце, под ногами месяц, над головой Звезда» – апокрифического толкования Богоматери, как показывает образ Царевны-Лебеди:
Что же касается арабской «восточной луны» – «позолоченного рожка» месяца – то его форма ведет свое происхождение от египетского «ковчега», или «ладьи», представляющей собой «лампаду» Исиды. В XI главе «Золотого Осла» Апулей, описывая весеннее шествие жрецов Исиды, пишет: «…первый жрец держал лампу… Это была золотая лодочка с отверстием посередине, через которое выходил язык пламени». Обратим внимание и на другой атрибут Исиды: «Четвертый нес золотой сосудик, наподобие сосца, из которого совершал окропление молоком». Символ Исиды, как богини – «Млекопитательницы» имеет прямое отношение к Музе Пушкина и потому остановимся на нем подробнее.
В главе «Исида» «Золотой ветви» Дж. Фрезера автором прослежена эволюция древнего культа Исиды до эпохи христианства. Привожу текст, относящийся к аналогии Исиды с Девой Марией. «[…] Своим поклонникам в позднейшее время она (Исида. – К. В.) рисовалась благодетельной царицей Природы, окруженной ореолом нравственной чистоты и таинственной святости. Неудивительно, что в период упадка Рима образ Исиды с ее милосердным обещанием бессмертия казался путеводной звездой в бурном море и вызывал у них религиозный экстаз, подобный тому, как в средние века вызывала у них Дева Мария. Изображение Исиды, кормящей грудью младенца Гора, столь сходно с изображением Мадонны с младенцем, что некоторые христиане молились на нее». К сказанному Фрезером следует добавить одно, существенное для нашей темы, примечание: изображение Исиды, кормящей Гора, вошло в иконографию православной иконы богоматери, именуемой «Акафистная» и «Млекопитательница» – единственной белокурой, «златовласой мадонны,» России, празднуемой в один день – 12 января с «учредительницей Татианой и с нею в Риме пострадавшими» – мученицы, раны которой «‘источали млеко вместо крови», жившей при Александре Севере, убитом взбунтовавшимися преторианцами.
Итак, «почка» мифологических идей Пушкина, раскрываясь, обнажила структуру известных стихотворений: «Ты богоматерь, нет сомненья» 1826 г., «Небесную Деву», «Звезду морей», «Акафиста» 1827 г. и «святую Розу», «дивную Даму Рыцаря бедного» 1829 г.
Как известно, этот венец стихов «набожного пловца» отнесен биографами к альбомному мадригалу (!) 17-летней дочери историка – Екатерине Карамзиной, на основании записи стихотворения в ее альбоме 24 ноября, то есть спустя 4 месяца по написании. Исследователей не смутил ни глубокий религиозный отпечаток поэтики Акафиста, ни прием развернутой метафоры, в которой вдохновительница стихотворения отождествлена, личностно слита с Луной, «Звездой морей» – «небесной Девой» – синонимами Исиды, богородицы.
Не заинтересовала биографов и другая «мета» Пушкина – поэтическая формула «как бурею пловец», вписанная одновременно во II строфу VII песни «Евгения Онегина» – «Как грустно мне твое явленье, весна, весна, пора любви», повествующая об утрате «Девы» Лицея – «Вечно милой нам Жены». Устойчивое сочетание «Пловца» и «бури» с чудесным спасением Ариона подтверждает структурную связь Акафиста с трагическим финалом движения декабристов и смертью Елизаветы Алексеевны. (См. 1 гл. работы «Хранитель тайных чувств».)
Иными словами, мать божественной любви поэта, которую в 1814 г. юный лицеист «славил вместе с богородицей», пока только мысленно, «опасаясь без крыл парить».
К приведенным идентификациям Музы Пушкина как «Млекопитательницы» следует отнести и белокаменный (фонтан «Фатимы», что по-арабски означает «отлучающая от груди» (1835–1836 гг.): «Сей ковшик на цепи…» – начинается стих в автографе.
В этом тексте, насыщенном многими важными для Пушкина символами, кувшин «Фатимы» имеет логическую связь с царскосельским фонтаном «Молочницы» Лафонтена – анфологической эпиграммой 1830 г. «Царскосельская статуя». Ведь по существу из разбитого кувшина царскосельской Девы льется не вода, а «млеко», олицетворяющее античную поэзию, подобно тому, как «пастух», «Пловец» и «Странник» являются синонимами поэта Пушкина.
Складывая черепки – «символы» разбитого кувшина царскосельский Девы в единое «надгробие» (отсюда замена кувшина – урной), друзья поэта – «посвященные» – узнавали вдохновительницу – «Млекопитательницу» неиссякаемого источника поэзии Пушкина:
И именно исходя из единого «надгробия», Пушкин опубликовал эпиграмму в последних «Северных цветах» Дельвига, как дань обоюдной памяти друга поэта-лицеиста и «Девы» Царского Села – Елизаветы Алексеевны.
Глава была написана, когда мне в руки попала почтовая карточка известного Петербургского издания «Ришар». На фотографии фонтан «Молочницы» имеет вид, не дошедший до наших дней: к утесу Перетты, рядом с разбитым кувшином, прикреплена цепь с ковшичком. (Ср.: «Сей ковшик на цепи… Приди и пей».).
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова», после закрытия браузера.
