Читать книгу "Орлы капитана Людова - Николай Панов"

Медведев медленно подходил к обрыву.

Закуривал, заслонившись от ветра. Глядел в открывающийся с веста огромный простор.

За зубчатой стеной сопок виднелась сизая полоса Баренцева моря. Дальше — широкая дымчатая пелена норвежских горных хребтов. Там залегли фашистские егерские части. Подолгу неотрывно смотрел в эту сторону Медведев, жевал задумчиво мундштук, и все больше укреплялась всецело овладевшая им, такая неосуществимая на первый взгляд мысль…

Он спускался вниз, шел к месту ремонта своего корабля.

Катер, вытащенный на берег, стоял на высоких деревянных подпорах. Высоко взлетал над землей изогнутый узкий киль. Еще была видна на рубке тщательно нарисованная цифра «3» — счет потопленных вражеских кораблей. Но краснофлотцы уже раздевали катер, счищали с подводной части въевшиеся в дерево ракушки и старую, облупившуюся краску.

Как резко выступали теперь все раны корабля, полученные в последнем бою! Пластырь был снят, огромная пробоина чернела у самой ватерлинии. Сквозь нее видны были мотористы, разбиравшие поврежденный мотор.

Хмуро вставала над палубой пробитая осколками и пулями рубка. Сиротливо высилась мачта без флага и антенны. Медведев чувствовал себя здесь, как в операционной в присутствии тяжело больного друга.

Однажды он услышал разговор краснофлотцев. Подошел незамеченный, остановился под килем у широкого плавника руля.

Медведев сразу распознал голоса.

Говорил радист Кульбин обычным своим, будто немного сонным голосом:

— Что это ты кислый такой? Укачало, что ли, на суше?

И конечно, ответил Фролов. Медведев знал, какая дружба связывает этих, таких не похожих друг на друга матросов.

Фролов — живой, легкомысленный парень, корабельный остряк и задира — сейчас казался подавленным и раздраженным.

— Сухая ты, Вася, душа. Третий день по земле хожу и все в себя не приду. Смотри, как покорежило катер.

Помолчали. Работали на палубе, перетаскивая какие-то вещи. Снова заговорил Фролов:

— Какой катер! Быстрый, что чайка. Три корабля потопили, самолет пустили на дно. А теперь что? По чужим кораблям разойдемся?

— А ему все равно уж в ремонт пора, — негромко сказал Кульбин. — Ты зачем его, Дима, будто хоронишь? Мы ему огня больше дадим, новую рацию поставим. Еще как повоюет…

— А ребята? Те, что погибли? Когда в могилу их опускали, мне солнце черным показалось. Чтобы не заплакать — по душам говорю, Вася, — я себе губу прокусил. Золотые ребята!

— Война! — прозвучал взволнованный голос радиста. — Слезами, друг, делу не поможешь. У матроса слезы наравне с кровью ходят…

— Я бы сейчас на сухопутье пошел, — сказал Фролов страстно. — Лицом к лицу с немцем схватиться. Говорят, командир рапорт подал — в морскую пехоту. Вот бы с ним, пока здесь корабль лечат. Пошел бы ты, Вася, тоже?

— Не знаю…— раздумчиво произнес Кульбин. — С корабля уйдешь — обратно могут не воротить. Я моряком умереть хочу, если уж умирать придется…

Медведев стоял опершись на стальное перо руля. Да, золотые ребята! Как сдружился с ними за короткое военное время!.. Может быть, взять обратно рапорт, оставить все, как было, положиться на волю случая?

Но три часа спустя на борту рейсового катера он уже подходил к причалу главной базы Северного флота.

Много дней и недель не видел он этого города в сопках — города, лишенного детей и деревьев, возникшего на голых гранитных утесах, — на скалах, отшлифованных постоянными яростными ветрами, дующими со всех тридцати двух румбов.

Уже рейсовый катер прошел линию противолодочных бонов, огибал пологий, кое-где пестреющий деревянными домами Екатерининский остров.

Нежданный снежный заряд закрутился в воздухе, жесткой крупой осел на серых чехлах и на ворсе шинелей. Мгновенно надвинулась и промчалась зима, и вновь засияло солнце, заблестели окна домов базы, всеми цветами радуги заиграла вода залива.

Темнели пологие гранитные холмы, светлели на них узкие мостики-трапы, превращающие весь город в огромный каменный корабль. Уже с причала видны были центральный городской стадион, тяжелое, похожее на форпост рыцарского замка здание штаба на склоне сопки.

У трапа старшина проверял документы сходящих на берег. Задержал на Медведеве взгляд. Какой-то капитан, длинноносый, в круглых очках, ходил по пирсу, лениво любуясь радужной расцветкой залива.

Медведев прошел вдоль низкого борта стоящего у причала эсминца.

Длинные, полускрытые водой тела подводных лодок, как спящие аллигаторы, покачивались у пирса вдали. На рейде стоял белый английский корвет; белая шлюпка двигалась к берегу от его борта.

Группа громко болтающих англичан шла со стороны стадиона. Вслушавшись в быструю шелестящую речь, старший лейтенант разобрал: разговор идет о только что окончившемся футбольном матче. Англичане поравнялись с Медведевым. Черные клеенчатые плащи, бескозырки с очень высокими тульями и куцыми полями, у офицера — высокая фуражка. Офицер прошел, не козыряя; матросы посторонились, притрагиваясь к бескозыркам, смотря на Медведева водянисто-голубыми глазами, блестевшими спортивным азартом и удивлением.

Они говорили о русском полярном городе, моряки которого только что выиграли со счетом 9:0 матч у британской команды, пришедшей сюда с родины футбола…

Медведев сошел с мостков.

Прыгал прямо по камням, напрямик пересекая проспекты, торопясь к двухэтажному дому верхней линии, в который не заходил столько недель.

Пирамидка подгнивших ступенек, спускающихся с крыльца, по обе стороны высокого подъезда. Сначала, приехав сюда, Настя, жена, всегда удивлялась: зачем здесь строят такие высокие крылечки. Потом, увидев полярные снегопады, решила — чтобы не занесло сугробами входную дверь…

Медведев вошел в подъезд. Как и раньше, открыта никогда не запиравшаяся дверь в квартиру. Пустая передняя в холодном электрическом свете. На пыльной вешалке, в углу, неизвестно как попавшая сюда беловерхая офицерская фуражка без эмблемы.

Медведев вынул ключ из кармана. Открыл комнату, столько времени стоявшую на запоре. И, только войдя в нее, удивился — зачем так торопливо, со смутным ожиданием чего-то нового, радостного пришел сюда?

Все здесь было — прежний погибший уют и теперешнее глубокое запустение. Сквозь треснувшее от бомбежки запыленное стекло дневной свет падал на розовый шелковый абажур над столом, на полураскрытый зеркальный шкаф, на две стоящие по стенам, аккуратно заправленные кровати.

На одной из кроватей до сих пор лежал наспех увязанный клетчатый портплед. Настя сперва решила взять его с собой, а потом, когда загудели моторы над крышами и торопливо захлопали зенитки, и бахнуло с рейда морское орудие, так и бросила на кровати… Стоял на краю стола сломанный оловянный солдатик, о котором Алеша так горько плакал — уже позже, на борту буксира…