Читать книгу "Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце - Марина Крамер"

– При чем тут долги? Разве ты не сделал бы этого для меня? Ведь ты не то еще проворачивал, вспомни. – Марина погладила его по затылку, чувствуя под пальцами колючую щетину. – И не говори больше, что нужен мне только тогда, когда я сама этого хочу, ладно? Мне обидно это слышать.

– Прости меня, – покаянно шептал Женька, целуя ее в грудь через ткань майки и тяжело дыша, словно только вернулся с пробежки. – Конечно же, это все не так, я просто разозлился, хотел обидеть… Я знаю, что нужен тебе не только в спальне, я знаю… Можно, я поцелую тебя? – Он поднял глаза, и Марине стало его жалко. Как всегда, Хохлу не хватило выдержки и характера, чтобы обломать ее.

– Я поцелую тебя сама, идем. – Она встала из кресла и потянула его за собой в спальню.

– …Ты невообразимая, невозможная, – говорил спустя час Хохол, прикрыв глаза и поглаживая Марину по спине кончиками пальцев. Они лежали поперек кровати, обнявшись и отдыхая. – Мне всегда воздуха не хватает, когда я с тобой, кажется, стоит остановиться, и ты исчезнешь, растворишься…

– Ты заговорил стихами, дорогой, – заметила Коваль, сладко потягиваясь и переворачиваясь на спину.

– Я ради тебя еще не на то способен, – нежно поцеловав ее, сообщил он. – Я только с тобой рядом понял, что в жизни есть что-то кроме понятий и всего этого. Слушай, котенок, а что ты там толкала Бесу про наркоту?

– Историю из жизни, – грустно усмехнувшись, Марина закрыла глаза, прижав к груди Женькину руку.

– Из твоей?

– А ты не знал? Меня подсадил на героин Ваня Воркута, больше месяца кололи по три-четыре раза на дню, я уже не соображала, кто я и что со мной. А потом Егор сумел вытащить меня, лечил, вытягивал буквально с того света. И ему удалось – я лежу рядом с тобой здоровая и нормальная, а не сдохла где-нибудь под забором от передоза или ломки.

Хохол помолчал, переваривая полученную информацию, потом погладил ее по голове тяжелой ручищей и прижал к себе.

– Ну, что ты, родной? Это было очень давно, так давно, что я уже и не помню почти. – Марина вывернулась из его объятий и села сверху, глядя в его потемневшее лицо. – Я думала, что ты знал об этом.

– Я слышал только о том, как они тебя втроем… а про наркоту не знал. Сколько же ты перенесла всего за свою жизнь, а? – поглаживая ее по бедрам, спросил Женька.

– Я об этом стараюсь не думать, иначе не будет времени жить. Какой смысл себя жалеть, когда все уже случилось?

– Ложись, котенок, давай поспим немного, – бережно укладывая ее рядом с собой, проговорил он. – А уж завтра будешь думать, как вытащить из дерьма своего родственника.

Сказать легко, а вот сделать… Да плюс к тому – через день Марина получила факс от господина Младича, содержавший список требований из пятнадцати пунктов, который подмахнула, не читая – времени до начала второго круга почти не осталось, поэтому думать было некогда. Колька, правда, попенял на легкомыслие, но Марина осекла его, напомнив, что и он, как директор клуба, тоже мог бы на досуге почитать факс.

– Ты пойми, у нас нет выбора, нам до зарезу нужен главный тренер, поэтому пусть покобенится пока, а там разберемся и обломаем, если будет нужда, – объяснила она племяннику, когда тот приехал к ней на чашку кофе, проделав путь почти в сто километров.

– А не получится как с Марадоной? В смысле, не зарвется он в связи со своей нужностью? – с сомнением проговорил Колька, вытягивая сигарету из Марининой пачки.

– Там увидим. Проблемы, детка, решают по мере их поступления, вот что. – Она потрепала его по идеально подстриженной голове, разрушив укладку, и племянник фыркнул недовольно:

– Что за привычка? Прямо достала уже!

– Полегче, пацанчик! Даже тебе я не позволю молотить про нее языком, усек? – зло прищурился Хохол, сжимая в пальцах чайную ложку так, что она свернулась в кольцо. Марина отобрала эти останки и покачала головой:

– Так мы без столовых приборов останемся. Что ты завелся? – Она чмокнула его в щеку, пахнущую туалетной водой, и Женька немного остыл, погладив ее голый живот над короткими джинсовыми шортами, в которых Марина ходила дома. – Чего рамсите-то?

– Все, котенок, не буду больше, – пообещал Женька. – Колек, ты не обиделся, я надеюсь?

Ну, и кто рискнул бы ответить Хохлу на этот вопрос не так, как он того ожидал? Уж точно, не Маринин племянник!

Солнце жарило нестерпимо, и Марина решила провести пару часов у бассейна. Хохол последовал за ней, растянулся прямо на прогретом кафельном бортике, лениво поглаживая ногу Марины, расположившейся в шезлонге.

– Ты самая лучшая, и я никогда не променяю тебя на сотню разных там… – проговорил он внезапно. – Знаешь, еще тогда, в Египте, я понял, что уже никогда и ни с кем не смогу быть рядом, только с тобой. Если бы ты в тот момент позвала меня, я прибежал бы, виляя хвостом, лежал бы перед дверью твоей спальни, туфли в зубах приносил бы… Я никогда не говорил тебе, почему вдруг осмелился поднять руку на Строгача, хотя знал прекрасно, что мне за это смерть при любом раскладе, если кто узнает. Но когда я увидел тебя там, в спальне, в наручниках, у меня в башке что-то взорвалось – мою женщину, с которой я только и узнал, что такое любовь, эти козлы собирались…

Она осторожно погладила его по затылку и прошептала:

– Женька, не надо, родной, давай забудем. Я безмерно тебе благодарна за то, что ты сделал в тот день, мне до сих пор стыдно, что я подумала о тебе плохо, решив, что именно ты, а не Ветка, сдал меня Строгачу. Прости меня, ладно?

– Котенок, я тебя не виню. Но поверь – никакая сила в мире не смогла бы заставить меня причинить тебе вред, даже если бы Строгач тогда меня на ремни резал, я не сказал бы ему ни слова. Я понял, что ты подумала на меня, у тебя в глазах такое что-то мелькнуло, что я сразу все понял. – Хохол поднял на нее глаза и слегка усмехнулся: – Если б ты только знала, как обидно мне было это видеть. Ты смотрела на меня так, словно я не человек, а насекомое, мерзкое, противное, на которое даже наступить отвратительно…

– Женя, хватит.

– Да, котенок, хватит, не буду больше. Но с тех пор я боюсь снова увидеть это выражение…

Марина задумчиво гладила его по затылку, и так они лежали долго-долго, ей показалось даже, что она успела задремать, до того хорошо было.

Женька крайне редко заводил разговоры о прошлом, не любил вспоминать то, что было у него до Марины, словно стыдился своей жизни. Ей же было совершенно все равно, что происходило с ним, и разговоры, которые шепотом велись за ее спиной разными людьми, ее не трогали.

А говорили всякое – ну еще бы, самая заметная женщина в городе имела в любовниках бывшего уголовника, отсидевшего половину жизни, покрытого тюремными наколками и заслужившего даже в криминальном мире репутацию отмороженного и беспредельного. Коваль знала, что эти разговоры часто достигают ушей Хохла, и он злится и пытается изо всех сил сделать вид, что это не так, но куда спрячешь нутро, которое прет из-под цивильных костюмов? Марине постоянно приходилось убеждать его в том, что ей безразлично, кто и что говорит о ней и о нем, о их связи и отношениях, но Хохол упрямо считал, что наносит вред ее репутации, что ей стыдно рядом с ним. И вот это последнее сводило Коваль с ума, поскольку было совершеннейшим бредом.