Читать книгу "Король - Андрей Посняков"

Вырубив топором лопатки, живенько выкопали в снегу яму. Копать пришлось неглубоко: еще не было сугробов, еще не слежался недавно выпавший снег. Натаскав хворосту, разложили костер да принялись устраивать шалаш. Воткнули в землю жердины, покрыли лапником, такой же лапник наложили и внутри – для тепла и мягкости. Из срубленной сухостоины, окромя дров, получились отличные лавки, на них и уселись, устало вытянув ноги. Поели купленных на постоялом дворе пирогов, заварили в котелке сушеной малины, благоразумно прихваченной цыганистым Федькой у Галимчи-татарина, в крещении – Козьмы. Спали все вместе, у тлевшего – шаявшего – костерка, под навесом, завернувшись в армяки да овчины, задешево приобретенные в Москве перед освобождением Маши.

Утром пошел снег, и сделалось гораздо теплее, так что Магнус уже был не очень-то рад преподнесенному Михутрей овчинному тулупу – слишком уж длинный да тяжелый. Зато спать удобно – не холодно, как раз вдвоем с супругой и поместились.

Так, лесами, и шли, так и пробирались, сверяясь с курсом по солнышку да время от времени выходя на торговые тракты и зимники. По пути охотились, а потом продавали дичину на постоялых дворах да покупали хлеб. Все вокруг казалось заброшенным, безлюдным. Зарастали кустами да молоденьким елочками поля и бывшие пастбища, вместо когда-то людных деревень зияли пустоши, и обугленные избы отрешенно смотрели на путников черными провалами окон. Словно Мамай прошел… Впрочем, не Мамай, свои – опричники, мать их за ногу!

Несколько раз беглецы ночевали в брошенных починках-выселках. Добротные избы были выметены подчистую, ни ухвата, ни сковородки, ни одного целого горшка. Хорошо еще, не сожгли – то ли некогда было, то ли это вовсе не опричники бесчинствовали, а сами жители все увезли, сбежали в Литву.

И хорошо еще, если сбежать успели. Не столь уж редко белели на заброшенных пепелищах человеческие кости, да катались по углам отрубленные когда-то головы – черепа.

Случавшиеся на пути города (из крупных – Можайск да Вязьма) беглецы благоразумно обходили стороною, сказавшись паломниками, заглядывали лишь в небольшие селения, да время от времени, забредая совсем уж в непроходимую глушь, выходили на тракт, шли по наезженным санным следам, и так, в пути, встретили календарную зиму. Декабрь оказался мягок и почти бесснежен, так что путники продвигались ходко, делая по десять – пятнадцать верст в день. Иногда устраивали дневки: с обустроенного места не сходили никуда целые сутки. Особенно если везло и на брошенном починке случалась банька. Топили, мылись, охотились.

Маша посвежела, на глазах наливаясь здоровьем, да и все беглецы в общем-то на здоровье не жаловались, даже у Аграфены побои прошли. Рыжая уже не водилась запросто с отроками, почти все время проводила с княжной, наверное, примеряла к себе роль будущей статс-дамы. Две девчонки, примерно одного возраста (Маша, правда, чуть старше) – им было, о чем поболтать, даже учитывая огромную разницу в социальном статусе. Вечерами девы пересказывали для всех старинные сказания и песни, Маша же – еще и прочитанные книги. Частенько выспрашивали Михутрю – и тот вспоминал про лихие подвиги морских и лесных повстанцев – гезов, поднявших бунт против владевших Нидерландами испанцев.

Девы и отроки слушали сии россказни, широко открыв рты, шепотом повторяя чудные названия городов – Лейден, Гент, Роттердам, Утрехт, Антверпен, Брюгге…

– Ничего, у нас, в Ливонии, не хуже, чем в Нидерландах или какой-нибудь там Швеции, – не преминул похвастать король. – Даже лучше. Вот кончится война, тогда совсем хорошо заживем, торговать будем!

– Нам бы, господине, к какому-нибудь доброму хозяину в холопи, – поправив на голове шапку, вдруг попросил Левка. – Уж мы б, коли хозяин добрый, не убежали б.

– А нет у меня хлопов, отроци, – король засмеялся да, протянув руку, шутливо натянул парнишке шапку на лоб. – Всяк своим умом живет.

– Да разве ж так можно – своим умом? – похлопал глазами Егорка. – А как же боярин-батюшка? А если голод вдруг? Если враги нападут? Кто тогда защитит, накормит?

– Много нас свои бояре защитили, – грустно хмыкнула Санька. – И накормили – до сих пор не съесть.

– Так наши-то были злые, а есть – добрые. Вот бы к таким попасть!

– Ни к кому вы не попадете, ребята, – расстроил парней король. – Ни к добрым, ни к злым. Сами по себе жить будете, по законам местного муниципалитета…

– Му-ни…

– Местной городской сходки… управы… ну, типа веча новгородского что-то, только покультурнее малость. В общем, это когда горожане сами собой управляют.

– Нетто так можно? Простые подлые люди – и сами собой? А тиуны тогда зачем, волостели, воеводы? Кто же за всех решит?

– Сами и решат, – глухо отозвался Магнус. – И вы решите. Если вас в управу выберут. Или вы выберете… того, кого вам надо.

– Плохо так, – Егорка грустно покачал головой. – Сам за себя решати, сам за себя ответ держать… а что случись?

– Сам и отвечай! Сам и думай.

– Тяжело.

– Да уж, нелегко, некомфортно. Зато прибыльно! Когда каждый за себя решает и вместе общие дела держат, знаешь, как все богатеют!

– Так и все?

– Ну, не все. Но многие. И перед законом все равны. И богатый купец, и дворянин, и ты, Егорка, тоже.

Егора выпучил глаза и взволнованно чихнул:

– Но так ведь не бывает!

– Бывает, – уверил король. – Просто не так часто, как хотелось бы.

Потрескивая, горел костер, и сполохи желтого пламени отражались в белых стволах, окружавших стоянку берез.

– И царь… ой, король? – не отставал любопытный отрок. – Король тоже закон нарушить не может?

– Может, – Арцыбашев повел плечом и, чуть помолчав, добавил: – Но не должен.

Сказал и отправил всех спать. Завтра трудный денек предстоял – нужно было выбраться на дорогу.

Как представлял себе Леонид: чем дальше на запад, тем многолюдней. В центральной России за годы правления Иван Грозного население уменьшилось на четверть, если не на треть, многие бежали, раньше – от опричного террора, сейчас – от произвола царских воевод. Изданный лет двадцать назад царский указ об отмене кормлений действовал плохо, да и избранные на местное управление – губные старосты – редко осмеливались перечить всесильному наместнику-воеводе. Бежали… Крестьяне искали воли, того же и затюканные неумеренными поборами посадские, люди же побогаче – купцы и бояре, пытались уберечь имущество и жизнь.

Беглецы были в пути вот уже около месяца, пробираясь по лесам и не встретив ни единого человека. Правда, пару раз едва ль не нарвались на разбойничьи шайки, хорошо, вовремя заметив подозрительные следы, сделали большой крюк.

Сердце Леонида трепетало от радости: ну, как же – Маша, любимая Марьюшка, наконец была с ним, целая, невредимая и веселая. Рано ли, поздно ли, а тяжелый путь все же закончится, и верные подданные будут рады лицезреть свою венценосную пару! Если не поверили слухам – а их уж наверняка распустил коварный царь Иван – и не стали выбирать себе нового короля… не отдались под власть… нет, не Швеции и уж тем более не Речи Посполитой, но – Дании. Со Швецией воевали, в Речи – Польше и Литве – католики, что тоже не ах, ну, а недавно закончивший войну с той же Швецией датский король Фредерик вряд ли горел желаниям ввязываться в прибалтийскую бучу. Кстати, сам Магнус приходился Фредерику младшим братцем, и Арцыбашев все время переживал, как бы не раскрылось невзначай его самозванство. Впрочем, сейчас было не до этих мыслей, совсем не до них.