Читать книгу "Быть киллером - Артемий Люгер"

— Тихо, — говорю я, — хочешь жить — слушайся дядю.

Он, похоже, намерен слушаться.

— Лицом к стене, — говорю я, — и не вздумай тянуться за оружием.

Он послушно становится лицом к стене. Повинуясь моим командам, опирается на неё обеими руками и делает шаг назад. Я упираю пистолет ему в поясницу, левой рукой лезу под пиджак и достаю его пистолет. Затем, отступая на шаг назад, сильно бью рукояткой пистолета по затылку. Он валится на пол. Я подтаскиваю его к батарее и приковываю к ней, наручники, слава богу, есть у обоих. Обшариваю карманы пиджака, забираю кошелёк и тихо выскальзываю из здания.

Как я и предполагал — добротная немецкая постройка. Большой склад или что-то в этом роде. Рядом какие-то здания такого же вида и назначения. Окраина города. Через пару сотен метров за деревьями поблёскивает пруд. Останавливаюсь под деревом и проверяю содержимое бумажников. В обоих пятьсот двадцать долларов и шесть тысяч рублями. Какие-то карточки, автомобильные права и тэ дэ складываю в один кошелёк, добавляю туда ключи и пару камней и кидаю в пруд. Вслед за ним летит один пистолет. Подумав. Туда же кидаю второй. Пиджак мне малость великоват. Чуть засучиваю рукава, одно время в Питере это было модно. Молодой человек, одетый по устаревшей моде, с лёгкой небритостью на лице — ничего страшного, бывает и хуже.

Медленно двигаясь к центру, обдумываю, что мне делать дальше. Оставаться в Калининграде значило подвергать себя опасности встречи с Вадимом Сергеевичем и его командой. Путей отсюда было только два: в Польшу и в Литву. Документов у меня нет, по-польски я не говорю, если и можно договориться с российскими погранцами — за доллары, то поляки меня всё равно не примут и отправят обратно, хорошо, если не под конвоем. Значит, в Литву. Русские пограничники не страшны, литовские по старой памяти почти все говорят по-русски, значит можно, по крайней мере, объясниться, да и доллары они тоже уважают. Там добраться до Вильнюса и идти сдаваться в американское посольство. Так, мол, и так, имею компромат на сотрудников советского КГБ. Может не сработать? Может. Но другого варианта всё равно нет. А пока надо где-то пересидеть до вечернего автобуса на Вильнюс. Почему вечернего? — Потому что вечером погранцы уже зевают и только и мечтают добраться до койки, знаю по афганской границе.

Не спеша добрался до центра города. В магазине «24 часа» купил сигарет, колбасы, хлеба и «фанты». Ещё взял энергетический напиток с римскими цифрами на банке. Перекусил на скамейке в небольшом сквере. Чтобы не тянуло в сон, выпил энергетический напиток и немного взбодрился. Скамейка стояла в тени, обзор был хороший, можно было немного расслабиться. Расслабиться и ждать. Умение ждать — профессиональное качество киллера, — говаривал мой первый шеф, отец этой сучки Дашки. Спасибо, Михаил Петрович, но я эту мудрость знал и до вас, когда был снайпером. Когда-то я это хорошо умел — ждать, но сегодня это занятие давалось мне тяжело. Я просидел на скамейке ещё три часа и зашёл в ближайшее кафе, только чтобы убить время. Без аппетита съел зелёный салат, бифштекс и с удовольствием выпил чашку чёрного кофе. Вернулся на свою скамейку и просидел ещё два часа. Всё, можно двигаться к автовокзалу.

Медленно, осторожно, стараясь держаться теневых сторон улиц, я продвигался по Калининграду, как разоблачённый разведчик по вражеской территории, менее всего желающий встретить связника. И вдруг в группе людей, пересекающей улицу, мне в глаза бросилась ярко-рыжая шевелюра. Боясь поверить своим глазам, я вгляделся пристальней… И через мгновенье убедился: Сеня! Сеня — мой знакомый по курсам английского, с которым мы почти подружились, и который уехал в Штаты, где «погром» является настоящим английским словом, заимствованным из русского языка и (когда-то) действительности.

Сеня шёл не торопясь, с любопытством глядя по сторонам. Я догнал его и тронул за плечо. Он обернулся…

— Андрей?!

— Сеня! — Мы обнялись и похлопали друг друга по плечам.

— Андрей! Вот не ожидал! Что ты здесь делаешь?

— Сеня! Я здесь на своей территории. В Калининградской области российской Федерации. А вот ты — гость. Вот и рассказывай, что тебя сюда занесло.

— Очень просто. В Нью-Йорке пристроился работать в еврейскую школу. Что-то среднее между сторожем и надзирателем. Раз в год вожу еврейских детишек в Освенцим, чтобы знали, что такое Холокост не только по учебникам. Позавчера в Варшаве посадил свою группу на самолёт, а сам сюда. Давно мечтал съездить на Куршскую косу, в Ниду, посмотреть на домик Томаса Манна, если ты не забыл, моего любимого писателя. Можно было и из Литвы, но отсюда на пароме значительно дешевле, а я пока ещё Рокфеллером не стал. Собственно, и всё. А теперь ты — где, что и всё такое.

— Сеня, — сказал я, — у меня проблема. Такая, что… Короче, мне угрожает серьёзная опасность. Ты в гостинице? Прошу тебя, вернёмся к тебе, там расскажу тебе всё подробно.

— Ты в опасности? Господи, когда здесь уже будет нормальная жизнь… Хорошо, в гостиницу так в гостиницу.

В номере я рассказал Сене, что мог, разумеется, без подробностей. Волею случая стал хранителем секретов, компрометирующих крупных чинов КГБ. Один раз уже попался, но бежал. Сейчас без крыши над головой, документов и ясного понимания, что делать дальше.

Сеня, как я и ожидал, принял мою проблему близко к сердцу.

— Надо серьёзно обмозговать. А, кстати, ты сегодня ел?

— Ел. Деньги, хотя и не много, есть. А вот побриться бы…

— Уверен, что надо? Ладно, брейся. Семён думать будет.

— Значит, так, — сказал он после почти получасового обдумывания. — Предлагаю тебе вариант. Может быть, не самый лучший, но других не вижу. Сейчас я иду за билетом для тебя, на паром. Когда я брал свой, было ещё много. Вечером мы принимаем по бутылке пива, от него запах сильнее, чем от водки. Ты, кстати, курсы окончил? Good. Значит, чего-нибудь по-английски вякнуть сумеешь. Перед паромом русские пограничники. Я тебя поддерживаю, ты солидно пьян, что-то бормочешь. Пограничникам я объясняю: мой приятель-американец снял русскую девочку, она его напоила и свалила, прихватив бумажник с деньгами и документами…

— А как же я взял билет, без документов?

— А билет-то взял я, забыл? Значит, дальше. В Ниде тебя ждёт жена, в общем, там с тобой разберутся. Ну и по сотне баксов на нос. Насколько я знаю ваших пограничников, проблем с ними не будет. А вот уже в Ниде…

— Уж как-нибудь… — сказал я. — Сейчас для меня нет ничего страшнее соотечественников. С литовцами, я думаю, договорюсь. Из Ниды в Литву документы не нужны. Доберусь до Вильнюса и пойду в ваше посольство.

— Правильно. Я поеду с тобой. На всякий случай. Свободные дни ещё есть, а самолёты в Нью-Йорк летают и оттуда.

Вечером, когда мы, подробно обговорив наш план, сидели и пили пиво, я попросил:

— Расскажи про Освенцим.

Сеня довольно долго молчал, потом сказал:

— Понимаешь, рассказать про Освенцим дьявольски трудно. Я был там четыре раза. Прочитал десяток — нет, два десятка книг — на русском и на английском. И переводы — с польского, с немецкого. И всё равно ничего не понимаю. Видел крематории, груды одежды, волос, пресловутое это мыло из человеческого жира… А вот вместить в себя это не могу. Там люди, ну, узники эти… жили и умирали, мы знаем. А вот как это — жить с сознанием, что тебя не сегодня-завтра превратят в пепел?… Как это понять, почувствовать? Но, допустим, можно. Трудно, но можно. А вот как понять этих, которые там работали? Легче всего тех, кто избивал, издевался, это понятно: садисты, маньяки, в общем, душевная болезнь. А те, кто просто работал? Я никак не мог отделаться от ощущения, что это обычная фабрика. Фабрика по переработке… Может быть, и для них это была просто фабрика по переработке… Людей? — Нет, просто материала. Человеческого материала. Но вот как понять, как они с этим жили? И тогда. И после. Наверное, поэтому немцы навсегда останутся для меня особой — непонятной — расой. Как, скажем, инопланетяне. Ну да, ладно, хватит. А ну-ка, скажи ещё что-нибудь на инглише. Да, акцент, конечно… Будем надеяться, что филологи пограничниками не служат.