Читать книгу "Вавилон. Расцвет и гибель города Чудес - Джеймс Веллард"

К счастью для Вавилона, появилось новое поколение исследователей. Роберт Кольдевей посвятил пятнадцать лет своей жизни развалинам крупнейшего древнего города Месопотамии, работая ежедневно и еженощно, как он сам сообщает нам, с помощью 200—250 рабочих. Все, что мы знаем о Вавилоне сегодня, – преимущественно его заслуга, результат его труда и преданности идее.

Кольдевей ознаменовал собой новую эру в ассириологии. После него копатели XIX в. стали такими же историческими персонажами, как и любители древностей XVIII в. Конечно, это не означает, что в распоряжении Кольдевея сразу же оказались все научные и технические средства для ведения раскопок на профессиональном уровне: Кольдевей пользовался теми же кирками, лопатами, корзинами и услугами местного населения, что и Ботта, Лэйярд и другие представители предыдущего поколения. Разница заключалась в следующем: во-первых, раскопки проходили ради пополнения научных знаний, а не просто для обогащения музейных фондов; во-вторых, они проводились с той же тщательностью и внимательным отношением к мельчайшим деталям, что и в наши дни.

Как следствие, результаты раскопок не произвели особого впечатления на публику, и Кольдевей так и не достиг известности Ботта, Лэйярда и Роулинсона или славы Шлимана, раскопавшего Трою. Причина этого очевидна: публика уже привыкла ожидать от копателей быстрых и поражающих воображение находок – особенно от экспедиций, проводимых с таким размахом. Немцы вообще впервые получили возможность что-то раскапывать в Месопотамии, хотя до этого они внесли немалый вклад в дешифровку текстов, которыми музеи пополнялись с невиданной скоростью. Немецкая национальная гордость в сочетании с немецкой ученостью требовали, чтобы император предоставил своим подданным заслуженный кусок ассирийской добычи – и это, наконец, произошло, не без помощи профессора Фридриха Делича, одного из наиболее выдающихся востоковедов своего времени. Студентом Делич работал в отделе Востока Британского музея, вместе с такими знаменитыми ассириологами, как Генри Роулинсон, Сэмюель Бирч, Джордж Смит, Жюль Опперт, Остен Лэйярд и другими. По сообщению Уоллиса Баджа, когда он спросил Делича о его делах, тот ответил, что составляет сборник ассирийских текстов для студентов.

– Хороший проект, – ответил английский исследователь. – Вы можете воспользоваться моими «Клинописными текстами». (Это был пятитомный сборник текстов, которые Роулинсон и его ассистенты скопировали с глиняных табличек, отредактировали и опубликовали с финансовой помощью музея.)

– Это невозможно, – возразил Делич. – В них слишком много ошибок. Но я их все исправлю.

Бадж пишет, что все присутствующие рядом с великим человеком застыли в изумлении и страхе, но реакция Роулинсона была довольно мягкой, что свидетельствовало об истинном характере отца ассириологии.

– Вполне возможно, – ответил он. – Я ведь всего лишь пионер, а не ученый.

Именно Делич вдохновил своих соотечественников и организовал немецкое Восточное общество под патронажем правительства Германии. Теперь можно было снарядить экспедицию, обладавшую необходимыми средствами для проведения профессиональных раскопок, а не ради поиска музейных экспонатов. Эта экспедиция провела в Вавилоне пятнадцать лет, и руководил ею Роберт Кольдевей, с помощью немецких ученых и археологов.

Сам Роберт Кольдевей, в отличие от Фридриха Делича, принадлежал к старой школе исследователей-копателей, со многими из которых он поддерживал дружеские связи. Как и его английские и французские коллеги, он не был профессиональным археологом в современном смысле этого слова. По образованию он был архитектором, а археологией стал заниматься в качестве увлечения. Еще в 1880 г. он проводил любительские раскопки в Греции. В то время любой интересующийся древней историей мог позволить себе раскопки практически где угодно. Таким образом, Кольдевей побывал в Греции, Сирии, Италии и на Сицилии, пополняя свои знания скорее на практике, чем из книг. Именно его практический опыт определил выбор директоров немецкого Восточного общества, назначивших его руководителем первой научно спланированной и организованной экспедиции в Месопотамии. Задачей Кольдевея было раскопать Вавилон, который тогда считался последним важным городом Среднего Востока из тех, которые дожидались археологов с лопатами.

Тот факт, что за пятнадцать лет немецкая экспедиция оставила нетронутой более половины площади погребенного под землей города и при этом ежедневно на раскопках было занято от 200 до 250 рабочих, дает возможность представить, с какой тщательностью проводились эти работы. Ежегодные доклады о работе экспедиции предназначались в первую очередь для ассириологов, а не для широкой общественности. Что касается Вавилонии, то в общественном представлении уже сформировались образы огромных бородатых богов-царей, громадных крылатых быков и львов; в библиотеках можно было найти поэмы о потопе и «Эпос о Гильгамеше». Тщательные планы и зарисовки Кольдевея, уделявшего большое внимание архитектурным деталям, также не пробуждали особого интереса публики.

Сам он к концу работ едва не пришел к мнению, что сложившееся представление о великолепии Вавилона было слишком преувеличенным. Если бы им двигали те же мотивы, что Ботта и Лэйярдом, то он оставил бы это занятие через пару сезонов. Кольдевей даже признавался, что его посещали подобные мысли, особенно когда он раскапывал храмы из необожженного кирпича, единственным украшением которых была известковая побелка.

Но весной 1902 г. ему представился случай сообщить о достаточно серьезной находке, которая привлекла интерес широкой публики: были обнаружены Дорога процессий и Ворота Иштар. Кольдевей расчистил многотонные завалы, скрывавшие этот массивный портал на протяжении двух тысяч лет, что создало особую «ауру» пустынному холму Вавилона, присущую колоннам древнегреческих храмов или триумфальным аркам римских городов классического периода. Ворота Иштар, этот необыкновенный монумент 40 футов высотой, соответствовали всем хвалебным отзывам о величии и роскоши Вавилона. Они возвышались над Дорогой процессий, по которой в самый священный день года провозили статую бога Мардука. Особо поражали воображение украшения ворот, так как они впервые представили доказательства о существовании цвета в тусклом мире камня и глины. В надписи, составленной по случаю восстановления Дороги процессий и Ворот Иштар, сам Навуходоносор утверждает, что он лично приказал создать кирпичных быков и драконов, покрытых эмалью (всего около 600 штук), чтобы городские ворота выглядели «более величественными, к изумлению всех людей». Это слова самого Навуходоносора, чье имя надолго пережило все его честолюбивые планы. С художественной точки зрения его быки и драконы – наиболее интересные из всех вавилонских произведений искусства, ибо в остальном этот культурный центр не дал особо выразительных скульптур, которые поднялись бы выше уровня ремесленничества. Похоже, что ни вавилоняне, ни ассирийцы не обладали художественным чутьем своих предшественников шумеров, искусство которых, как и жизненная философия, в целом кажется более «гуманистичным» и потому более разнообразным. По сравнению с ним ассиро-вавилонское искусство выглядит статичным, формальным и посвященным исключительно прославлению государства, то есть богов, жрецов и царей. Увидев лишь одно такое изображение бога или царя, можно считать, что знаком со всеми остальными. У всех изображений большие выпученные глаза, длинные волнистые бороды и безжалостное выражение лица. Это выражение и не могло быть иным, иначе как бы правители вселяли страх в сердца своих подданных? Скульпторы прекрасно знали правила и изображали богов немного крупнее царей, а царей – крупнее чиновников. Творчеству здесь места почти не оставалось, и проявить воображение можно было только изображая животных. Поэтому чувства и движение заметны только у животных, на которых охотятся и которых убивают. Этот удивительный феномен заслуживает внимания не только в эстетическом плане. Оказывается, художник, который обычно считает себя свободным человеком, был настолько ограничен жесткой структурой ассиро-вавилонского общества, что единственной отдушиной для него стало изображение – притом с явным сочувствием – животных, в ужасе бегущих от охотника или умирающих в агонии, с пронзенными копьем шеей или боком. Знаменитый барельеф из дворца Ашшурбанапала (ныне собственность Британского музея), изображающий охоту на диких лошадей, оленей и львов, служит прекрасным примером трагического крика души неизвестного художника. Пасть львицы в предсмертном оскале обращена к небу. Ее тело пронзено копьями, парализованные задние ноги волочатся по земле. Старый лев, издавая последний смертельный рык, падает на землю. Испуганный жеребенок, оглядываясь на хватающих его за ноги охотничьих собак, старается догнать мать. Стадо газелей, среди которых самка с двумя детенышами, тоже спасается бегством, пытаясь скрыться в пустыне, а самец поворачивает голову, чтобы увидеть, далеко ли опасность. Но как только художник переходит к изображению людей, его техника сразу становится жесткой и бесчувственной, подходящей для тиражирования безликих богов и царей. Воины, несущие отрезанные головы пленников, или палачи, разбивающие головы жертв, похожи на роботов.