Читать книгу "Британская империя. Разделяй и властвуй! - Джон Роберт Сили"

Хотя современное отношение между Индией и Англией исторически создалось войной, тем не менее Англия не предъявляет к Индии, по крайней мере открыто, никаких прав, вытекающих из этого факта. В королевской прокламации от 1 ноября 1858 года, в которой было открыто объявлено о том, что королева берет на себя управление Индией, встречаются следующие слова: «Мы считаем себя связанными по отношению к туземцам наших индийских территорий теми же обязательствами, какими мы связаны по отношению ко всем другим нашим подданным». Следовательно, завоевание не дало Англии никаких особенных прав, или, другими словами, Индия не есть завоеванная страна.

Дело в том, что, хотя успехи цивилизации и не уничтожили вполне войн, даже, может быть, не уменьшили их числа, во всяком случае, они чрезвычайно изменили их характер. Номинально завоевание еще возможно, но значение этого слова совершенно изменилось: оно теперь не означает уже грабежа или тяжелого владычества; потому-то завоевания в настоящее время уже не так соблазнительны, как были прежде. Обладание Индией налагает на англичан громадную, почти превосходящую их силы, ответственность; ответственность эта вполне очевидна; далеко не так очевидна приносимая этим обладанием выгода.

Мы должны, следовательно, отрешиться от мысли, что Индия является владением Англии. В разговорном языке понятия о собственности и об управлении так спутаны, что получается нескончаемое недоразумение. Когда мы называем Индию «великолепным владением» Англии, или «самым блестящим бриллиантом в английской короне», мы употребляем метафоры, перешедшие к нам из первобытных веков и из того состояния общества, которое уже отошло в область далекого прошлого. Индия действительно находится в зависимости от Англии в том смысле, что Англия определяет ее внутренние распорядки и ее политику и что Индией управляют англичане, но отнюдь не в том смысле, что она непосредственно оказывает услуги Англии, обогащает и делает ее могущественнее. Итак, по отношению к Индии также как и по отношению к колониям, прежде всего, является вопрос: какая польза в них? О чем хлопочут англичане, зачем берут на себя ответственность и все заботы, сопряженные с управлением двумястами миллионами населения в Азии?

Что касается колоний, то, как я уже говорил, вопрос об их пользе, как бы естественно он ни возникал, до тех пор является лишним, пока не доказано, что колонии Англии слишком отдаленны, чтобы могла создаваться взаимная выгода от их общения с метрополией. Эти колонии одной крови с Англией; они знаменуют собою расширение английской национальности в новых землях. Будь их территории смежны с Англией, всякому казалось бы естественным, что английское население, по мере своего увеличения, занимает их; всякому казалось бы желательным, чтобы это занятие совершалось без политического разъединения. Но они не смежны, а отдалены; отсюда возникает некоторое затруднение, которое, однако, в наш век пара и электричества не представляется непреодолимым. Вы видите отсюда, что при решении вопроса относительно колоний главную роль играет общность их крови с жителями Англии. Это совершенно неприменимо к Индии. Едва ли возможны две другие расы, которые были бы более чужды друг другу, чем английская и индусская. Сравнительная филология, правда, открыла связь, существование которой раньше не подозревали: язык преобладающей расы Индии принадлежит к той же семье, как и язык англичан. Но во всем другом эти расы совершенно чужды друг другу; традиции индусов чужды англичанам, религия их дальше от христианской, чем магометанство.

Английские колонии, как я уже говорил раньше, занимали главным образом малонаселенные части земного шара, почему население их состоит всецело или почти всецело из англичан. Испанские колонии Центральной и Южной Америки находились в ином положении: испанцы жили среди превосходившего их численностью населения туземных индейцев, которых они низвели почти до степени рабства. Здесь перед нами два типа зависимых государств, из которых первый гораздо более сроден метрополии, чем второй, но оба связаны с нею настоящими кровными узами. Индия не принадлежит ни к тому, ни к другому типу; ее население не имеет решительно никакой родственной связи с населением Англии. Если бы англичане основали в ней колонии, то и тогда численность их населения оставалась бы чрезвычайно ничтожной по сравнению с громадным туземным населением. Но у Англии не существовало даже таких колоний. Англия отделена от Индии одной из самых сильных преград, какие природа может воздвигнуть между двумя странами. Сама природа сделала для англичан колонизацию Индии невозможной, снабдив ее климатом, которого не переносят английские дети.

Итак, в то время, как связь Англии с колониями кажется в высшей степени естественной, связь ее с Индией, по крайней мере, при поверхностном взгляде, кажется в высокой степени противоестественной. Между этими двумя странами абсолютно нет естественных уз: ни общности крови, ни общности религии, ибо англичане-христиане должны жить среди адептов браманизма и последователей Магомета; ни общности интереса, за исключением того, какой существует между всякими странами, то есть желания каждой воспользоваться произведениями другой. Ибо какой другой общий интерес может существовать у Англии и Индии? Интересы Англии сосредоточены в Европе и в Новом Свете; Индия же, насколько такая изолированная страна может иметь внешние интересы, обращает взоры на Афганистан, Персию и Среднюю Азию, то есть на страны, с которыми без Индии Англия вряд ли имела бы сношения.

Завоевание Индии англичанами дало еще более неожиданные результаты, чем завоевание Америки испанцами, хотя эпизоды его мне кажутся далеко не такими поразительными и романтическими. Признаем ли мы полезным это завоевание или не признаем, во всяком случае, оно представляет самый поразительный инцидент в новой истории Англии – инцидент, которому следует отвести выдающееся место в рассказе, а не упоминать о нем вскользь, как это обыкновенно делают английские историки. Но мы не можем сознать всего значения этого завоевания, если все наше внимание будет поглощено его необычайностью, и если мы не дадим себе труда представить себе всю его громадность. Много писалось с целью показать грандиозность английских начинаний в Индии, но все напрасно. Цифры, переходя известную границу, по-видимому, только парализуют воображение, и в то время, как во внутренней политике Англии широта вопроса живее возбуждает наш интерес к нему, империя с ее гораздо более обширными вопросами почти вовсе не интересует нас. Скажи я вам, что Индийская империя подобна Римской в момент ее наибольшего распространения, что ответственность за нее падает на англичан, – и у вас явится лишь нежелание вникать в этот скучный предмет. Можно ли оправдывать такое отношение?

До известной степени нас вводит в заблуждение представление, что в отдаленных частях света громадность размеров представляет обычное и безразличное явление. Если Индия велика, то Канада и Австралия еще больше, а между тем мы не находим, что дела Канады и Австралии требуют особого внимания с нашей стороны. Это верно, но мы упускаем при этом очень важное различие. В Канаде и Австралии территория громадна, но население ничтожно; кроме того, страны эти далеки не только от Англии, но и от всех других великих держав, с которыми Англия могла бы вступить в войну. Индия же принадлежит к совершенно иной категории. Во-первых, она имеет такое же густое население, как наиболее населенные части Европы, а в некоторых из ее областей население еще гуще. Во-вторых, это – страна, в которой Англии постоянно приходилось вести большие войны. Так, во второй мараттской войне в 1818 году лорд Тестинге вывел на поле сражения больше ста тысяч человек. Какой бы далекой Индия нам ни казалась, она все же не лежит вне сферы европейской политики. Это видно из того, что в продолжение всего восемнадцатого столетия она служила частью той арены, на которой боролись Франция и Англия; затем, после 1830 года, Индия, и почти она одна, была причиной разногласий между Англией и Россией, а также и причиной того живейшего интереса, какой Англия проявляла к решению восточного вопроса.