Читать книгу "Радость, гадость и обед - Хел Херцог"

Если я скажу, что запах кала и мочи едва не свалил меня с ног, это будет явным преуменьшением. По всей гостиной было разбросано тряпье, на котором возлежали кошки. Посреди комнаты валялся надорванный двадцатикилограммовый пакет сухого кошачьего корма. Сидеть было негде. Женщина, которая еще накануне казалась мне совершенно нормальной, явно была не в себе. Она беспрестанно извинялась, говоря, что у нее небольшой беспорядок, хотя вообще-то ома постаралась прибраться к моему приезду. Я насчитал две дюжины котов, но, похоже, еще сколько-то бродило по лесу вокруг дома. Я быстро распрощался и уехал. Дом мы так и не купили, хотя, наверное, могли получить его задешево.

По данным Ассоциации изучения скученного содержания животных (междисциплинарной исследовательской группой под руководством ветеринара-эпидемиолога Гэри Патронека), каждый год в США сообщают о 2 тысячах случаев скученного содержания примерно 200 тысяч животных. Люди привыкли считать, что скученное содержание — не такая жестокость, как избиение или убийство животных, однако для самих животных это куда хуже, это пытка, которая может длиться годами.

Говоря о человеке, который держит у себя избыток животных, мы обычно представляем себе сумасшедшую старую даму, которая живет одна; как правило, на нее жалуются в департамент здравоохранения измученные шумом и вонью соседи. Верно ли такое представление? Иногда верно. Среди содержателей избытка животных 75–85 % составляют женщины. Половина из этих женщин живет в одиночку. Половина — старше шестидесяти лет. По терминологии Арни Арлюка и Селесты Киллен, авторов книги «Скученное содержание: История Барбары Эриксон и ее 552 собак», женщина, к которой я приезжал, вероятно, имела «склонность к скученному содержанию в начальной стадии». У нее в доме жило два-три десятка животных, и жизнь ее потихоньку начинала ползти под откос. На практике количество животных, которых конфискуют у таких людей, может превосходить всякое воображение. Рекорд был установлен во время «Великого кроличьего спасения 2006 года», когда было спасено без малого 1700 кроликов, обитавших на заднем дворе маленького, на две спальни домика женщины по имени Джеки Декер, проживавшей неподалеку от Рено (Невада).

В ходе недавнего исследования, посвященного влиянию скученного содержания животных на здоровье населения, было обнаружено, что почти все владельцы, державшие дома более ста животных, были женщинами. Условия жизни этих записных сумасшедших разнились от неряшливых до ужасающих. Особенно плохо дела обстояли у тех, кто жил в одиночку. Более чем в половине домов не было кухонных плит, горячей воды, действующей раковины и унитаза. В 40 % домов не было отопления, а в 80 % — действующего душа или холодильника. Содержание животных в таких домах оборачивается кошмаром — кошки, собаки, вислобрюхие свиньи, кролики, — все они истощены, голодают, измучены паразитами и болезнями, без причины нападают друг на друга. Первые респонденты, которые боролись со случаями скученного содержания, нередко рассказывали о валяющихся тут и там полуобглоданных трупиках животных.

Врачи-клиницисты выдвинули несколько причин скученного содержания животных. Самая неправдоподобная из них гласит, что склонность к содержанию в подобных условиях котов вызвана у людей токсоплазмозом. Мысль о том, что в скученном содержании животных повинен проникший в наш мозг паразит, пока не доказана, но лично мне она кажется небезынтересной. Зараженные гоксоплазмозом грызуны, например, проникаются любовью к котам и беспрестанно нюхают кошачью мочу. У людей токсоплазмоз обычно приводит к психическим заболеваниям и неврозам. А отсюда уже один шаг до того, чтобы предположить, что паразит может замутнить сознание кошковладельца и даже уничтожить некое количество нейронов, после чего человек полюбит совершенно отвратительный для большинства людей запах кошачьей мочи. Впрочем, есть и более традиционные теории, связывающие скученное содержание животных со старческим слабоумием, обсессивно-компульсивным расстройством, склонностью к аддиктивным состояниям, нарушениями социальных связей или галлюцинациями. Как правило, хозяева убеждены, что их животные счастливы и что они, хозяева, имеют особые способности по части общения с ними.

Итак, антрозоологи не знают, какова точная причина скученного содержания животных людьми; исследователи же уверенно говорят, что это заболевание лечению практически не поддается. Рецидивы случаются практически у 100 % больных. Всего четыре года спустя после «кроличьего дела» Рено полицейские конфисковали с того же участка еще пятьсот кроликов. Хотя большую их часть пришлось усыпить, местный судья счел всю историю шуткой и отказал в вынесении постановления, запрещающего владелице кроликов содержать каких бы то ни было животных в дальнейшем.

Я подозреваю, что порой скученное содержание начинается с сильнейшего и чистейшего желания спасти животных при полной неспособности ставить границы в собственном сознании. Это означает, что люди (в основном женщины), занятые спасением животных, особенно подвержены риску. В последние несколько лет мы с моими студентами множество раз брали интервью у членов различных организаций защиты животных. Подавляющее большинство из них было совершенно нормальными людьми, некоторые — совершенно святыми, однако мы нет-нет да и попадали впросак. В ходе интервью мы спрашивали у людей, сколько у них домашних животных. Обычно мы слышали в ответ «две собаки, кошка и попугай» или что-нибудь еще в том же роде. Но порой, услышав вопрос, человек опускал глаза, издавал смешок и говорил: «Ну-у… довольно много». Кстати, именно эти люди обычно отказывались давать интервью у себя дома.

Я начал смутно догадываться о причинах, по которым человек не в состоянии сказать «нет», о причинах, по которым он чувствует себя обязанным взять в дом еще одно животное, когда меня провели по всем углам и закоулкам муниципального приюта для животных. Мое внимание немедленно привлек молодой пес-боксер, который часто дышал, лежа на боку в клетке, стоявшей в карантинной комнате. Пес поднял голову и посмотрел на меня невероятно печальными глазами, в которых светилась мольба. «Забери меня отсюда, пожалуйста!» — говорили эти глаза. Сердце у меня сжалось — я пропал. Не будь этот пес больным и непригодным к домашнему содержанию, я бы тут же забрал его себе.

В приют ежегодно поступает 8 тысяч собак и кошек. 40 % из них уйдут отсюда в сопровождении счастливо улыбающегося нового хозяина. Остальные 60 % — большая часть котов, почти все крупные собаки черного окраса и нечистокровные питбули, — получат пару кубиков этанинала натрия в головную вену передней лапы и несколько секунд спустя оставят этот бренный мир.

Директор приюта Бекки, которая лично водила меня по всем закоулкам, проработала в приютах пятнадцать лет. Животных она любит, действительно любит. Протискиваясь меж рядов стальных клеток, она показывает мне собаку породы «древесная гончая» (разновидность енотовой гончей) и рассказывает, что ту нашли, когда она бегала без присмотра возле ущелья Биг-Оук. Потом директор окликает по имени рыжего кота. Задние комнаты забиты животными, и в ушах у меня звенит от бесконечного лая. Говорить в таком шуме невозможно. Некоторые животные выглядят нормально, некоторые испуганы.

Бекки стремится к тому, чтобы жизнь брошенных животных стала лучше. У нее есть собственные домашние животные — три кота, три собаки и три птицы. Парадоксальность ее профессии становится очевидна, когда я спрашиваю: