Читать книгу "Эхобой - Мэтт Хейг"

— Где?

Он показал из окна на вращающуюся в отдалении сферу.

— Зона Возрождения? — я вспомнила, что рассказывал папа. О жестоких схватках между Эхо и животными, за которыми они следили. Папа сравнивал это с Колизеем в Древнем Риме, где христиан ради развлечения скармливали львам. Но вместо христиан тут были Эхо, а вместо львов — тигры. И хотя папа не был большим любителем Эхо, я соглашалась с ним, что это жестоко — по крайней мере, по отношению к животным. Но сейчас — странное дело — я думала не о животных; я думала о Дэниеле.

— Большинство Эхо выдерживают там не больше месяца, — сказала я.

— Ну, кто-то меньше, кто-то больше. Но это не наша проблема.

— Но вы же владелец Зоны Возрождения. Она принадлежит корпорации «Касл».

Он смотрел на меня, и у меня опять возникло чувство, что мы оба знаем, что ведем какую-то игру. Мы говорили одно, но молчали совсем о другом.

— Зона Возрождения — очень интересное место. Она бесит террористов, но их бесит вообще все. Как-нибудь я свожу тебя туда. И, думаю, ты увидишь, что твой отец ошибался. Многие люди посещают Зону с большим удовольствием. И хорошего там тоже хватает.

Вдруг я услышала шум. Слабый, но тревожный звук. Крик.

— Это он? Это Дэниел?

— Возможно.

Наверное, в этот самый момент его оперируют — догадалась я.

— Он кричит так, как будто ему больно. Разве вы не используете обезболивающие?

— Эхо не чувствуют боли.

— Но он продвинутый. Он может. У него есть воображение, и он может испытывать боль.

Дядя Алекс посмотрел на картину. Съежившиеся, холодные, ущербные обнаженные фигуры, которые внимают музыке.

— Интересная мысль. Уверен, что художники вроде Матисса согласились бы со мной. Боль — это плата за воображение. Так что вполне возможно, что ты права. — Он рассмеялся. — Ну что ж, пусть лучше он чувствует боль, чем причиняет.

И дядя Алекс встал, собираясь уйти. Крик не умолкал. Он все переворачивал во мне. И я стала задавать вопросы, которые раньше боялась задать.

— Кто такая Розелла?

Дядя Алекс вздохнул.

— Что бы он тебе ни рассказывал, ты не должна ему верить. Он манипулировал твоим сознанием.

— Откуда вы знаете, что он рассказывал мне про Розеллу? — спросила я. Мое сердце разогналось до предела, адреналин бушевал в моей крови. — Я слышала это имя от Алиссы — я же сказала об этом на пресс-конференции. Но вы правы, Дэниел тоже о ней говорил. Они и есть тот самый гений? Она создала Алиссу?

Дядя Алекс остановился на пороге:

— Ты истинная дочь своего отца. Вопросы, вопросы, вопросы…

— Мой папа был хорошим человеком.

Дядя кивнул и посмотрел на меня. В его взгляде и следа не осталось от былой теплоты.

— Да, но посмотри, что происходит с хорошими людьми.

— Я должна знать.

Он улыбнулся. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда впервые увидела на его лице неприкрытую жестокость.

— Ну что ж. Тогда пошли со мной. Ты сможешь спросить Дэниела о чем угодно.

ГЛАВА 12

В тот момент я не понимала, зачем это дяде Алексу.

Почему он хотел, чтобы я увидела Дэниела после операции?

Мы спустились на два лестничных пролета вниз, в ту часть дома, где я никогда раньше не была — в операционную. Там в горизонтальной капсуле под оболочкой из аэрогеля лежал Дэниел, и он был в сознании.

И тут я догадалась, зачем мы здесь. Все дело было во власти. Для дяди Алекса она решала все. Агрессивные бизнес-стратегии, огромный дом в Хэмпстеде, картины Матисса и Пикассо, голографические скульптуры — все это нужно было, чтобы показать его могущество. Жаль, что папа так мало рассказывал мне о том, каким дядя Алекс был в детстве. Возможно, это кое-что объяснило бы. Может быть, когда-нибудь я узнаю правду.

Власть была для него важнее всего. Ему нужно было показать власть над своими созданиями, одним из которых был Дэниел, а заодно и надо мной. Потому что именно в тот момент в отношениях между мной и дядей все изменилось. Притворство закончилось. Я больше не могла убеждать себя в том, что дядя в первую очередь печется о моих интересах. Возможно, это были последствия шока, но, как бы то ни было, теперь маски были сорваны.

Мы вошли в пустую, идеально чистую белую комнату.

— Открыть капсулу, — и ее стенки раздвинулись.

Дэниел лежал, глядя на нас снизу вверх. Но его глаза изменились. Они казались пустыми и тусклыми, какими и должны быть у Эхо.

— Хорошо, — сказал дядя Алекс, приглаживая волосы. — Я оставлю тебя, и ты сможешь задать ему вопросы. А сам я пойду посмотрю, как там восстанавливается дом.

И он оставил нас там. Одних.

ГЛАВА 13

Но, очевидно, на самом деле мы были не одни. В этом доме невозможно было остаться без присмотра. За тобой всегда следили, вели запись, контролировали. Дядя Алекс мог наблюдать за нами в режиме реального времени из своей комнаты или из оружейной.

Я старалась об этом не думать и посмотрела на Дэниела.

Все это было очень странно. Он спал наяву? Подойдя ближе, я заметила кровь и вспомнила, что у людей и Эхо кровь почти идентична по составу, только у Эхо она темнее — меньше белых кровяных телец. Под затылком она уже запеклась, просочившись на жесткую подушку, засохла на его светлых волосах.

— Привет, — сказала я.

В ответ — ничего. Он даже не моргал.

— Дэниел, это я. Одри. Ты спас мне жизнь, я пришла сказать спасибо.

Он слегка сдвинул брови. Возможно, это был знак, что он слышит меня.

И вот что…

Он меня не пугал.

Мне всегда не очень нравилось, как Эхо выглядят. Идеальные пропорции их тел и лиц казались мне уродливыми. Настоящая красота — в несовершенстве, именно оно делает каждого человека непохожим на других. Может, я сама себя в этом убедила, потому что у меня чересчур широкие плечи и походка как у мальчика. Неважно. Но если все будут выглядеть идеально, тогда никто не будет особенным, ведь быть особенным — значит быть другим, давать миру то, чего никто другой дать не может. А все Эхо были одинаковыми. Моделей было несколько, но все они были одинаково идеальными.

Кожа Эхо не похожа на человеческую, на ней нет пор, следов или шрамов. Черты их лиц симметричны и привлекательны. Некоторым людям это очень нравилось. Во многом благодаря «Вселенской страсти», «Эху Эха», «3.14», «Круговороту любви» и прочим мальчиковым группам, в которых пели Эхо. Они всегда казались мне абсолютной противоположностью чего-то настоящего и по-человечески хаотичного, как, например, «Нео Максис».