Читать книгу "Лиса в курятнике - Эфраим Кишон"

— Нехорошо, — сказал цирюльник, — если мы не будем платить ветеринару, так все будут больные. Кроме того, Герман Шпигель не согласится лечить без денег и будет прав.

— Зато бесплатное образование у нас уже существует, — объявил резник, — ибо то, что мне платят за обучение, — это не деньги.

— А насчет бесплатного посещения музеев мы не в восторге, так как не знаем, что это такое, — выразил мнение сапожник, — но у меня есть идея. Дети для нас дороже всего, так пускай совет даст какой-нибудь большой подарок или наличные дедушке каждого ребенка, который родится.

— Это коснется лишь узких кругов, — резко заметил Элипаз и обратился к председателю:

— Господин опекун, вы ведь из города. Что делают, к примеру, там для детей перед выборами старосты?

— У нас дают бесплатно стакан молока каждому малышу, но это — в городе, где молока не хватает.

— Наоборот, — загорелись идеей делегаты, — это самая замечательная идея! У нас не будет проблем с приобретением молока для детей, ведь у каждого дома есть как минимум одна корова…

Депутаты одобрили это предложение и постановили, что нынешний день — поворотный в жизни деревни. Однако портной стал умничать:

— Погодите, товарищи, а где же мы возьмем деньги, чтобы купить молоко для бесплатной раздачи?

— Какие проблемы, — удивился цирюльник, — ведь у нас в деревне есть, насколько мне известно, не менее двенадцати владельцев трехдверных шкафов.

— Одиннадцать, — уточнил Офер Киш по налоговой книге и рассказал собранию, что один из трехдверных распродал свое имущество соседям и вот уже два дня ни его, ни жены в деревне не видели. По слухам, они прячутся где-то в горах, в пещерах. Это дело еще окончательно не выяснено, но инспектор Киш уже сделал выводы и тут же повысил одноразовые выплаты оставшимся на одну двенадцатую часть.

— Но, господа, — председатель встал, — где написано, что мы должны взимать деньги для финансирования мероприятия? Мы просто потребуем от каждого крестьянина, чтобы он предоставлял каждый день в распоряжение совета стакан молока для детей деревни.

— Замечательно, — загорелся Элипаз Германович, — только я предлагаю потребовать два стакана, потому что при перевозке молоко может расплескаться…

— И еще, — добавил Зеев, — нет смысла, чтобы все крестьяне сдавали молоко. Я предлагаю сдавать молоко лишь тем, у кого есть дети.

Итак, через несколько дней совет начал перепись детей (0 — 12), готовясь к мероприятию «Бесплатное молоко для каждого ребенка!».

Одновременно с этим жители деревни, имеющие детей, получили письменный приказ из секретариата старосты по вопросу сдачи двух стаканов молока каждое утро резнику у него в доме. Там Яаков Сфаради проверял кошерность несущей жизнь жидкости, а затем одиннадцать курьеров совета носились по деревне вдоль и поперек с деревянными подносами, уставленными стаканами с молоком, распределяя их из расчета один стакан на одного ребенка.

— Вот видишь, цыпленочек, — сказал новый председатель своей жене, — так нужно учить этих тупоголовых социальным действиям.

— Ты остался все таким же циником, — ответила Двора, — и все так же смеешься над всем!

— А что мне здесь еще делать? — внезапно посерьезнел Зеев и с удовольствием растянулся на кровати, как плененный лев в чужом зоопарке.

* * *

Операция с социальным молоком вызвала лишь локальные столкновения между некоторыми бунтовщиками и силами полиции, сопровождаемыми собакой Сатаной. Однако эти отдельные выступления недовольных не привели к общим беспорядкам. Более того, казалось, что в Эйн Камоним пришел золотой век. Его открыл Яаков Сфаради, который однажды отказался принимать плату за резку кур, утверждая, что человеку богобоязненному запрещено брать деньги с людей, которые будут голосовать за него на муниципальных выборах, и из его слов люди сделали вывод, что они, по-видимому, будут голосовать за резника. Через несколько дней портной временно прекратил взимание налогов и вместо этого танцевал бесплатно на частных вечеринках, а иногда и без таковых, исключительно из любви к ближнему. Однако всем было ясно, что резник и портной действуют вовсе не даром и что их единственная цель — продлить свое членство в совете. Между тем битву за пост старосты вели два гиганта местной политической арены — цирюльник и сапожник.

Положение Гурвица в те дни было плохо. После того как цирюльник начал провожать клиентов после бритья приятным восклицанием: «Финансовую сторону вопроса мы уладим потом», — к сапожнику вдруг стала стекаться потрепанная обувь со всей деревни.

К большой досаде Гурвица, именно в эти безумные дни его отец стал проявлять опасные признаки стремления к прожиганию жизни, заявив, что и он хочет как-нибудь съездить за пределы деревни, пока еще не отправился к праотцам.

Душа сапожника разрывалась между функциями сына и члена совета — то есть как депутат он был склонен разрешить поездку с тем, чтобы старик не проголосовал за цирюльника, однако как сын он говорил себе:

— А кто же будет ремонтировать эту уйму обуви?

В конце концов сыновние чувства в нем возобладали, и он сказал отцу:

— Несмотря на то, что вы — мой отец, я как член местного совета не могу тратить средства на бесцельные поездки.

Однако отец был уже по горло погружен в сборы и даже сэкономленные деньги обменял у резника из расчета две лиры «Тнувы» за три внутренние. Затем в его памяти всплыли в несколько затуманенном виде уроки господина инженера, и старик уселся на табуретке перед мастерской под мягким осенним солнышком и объявил:

— Забастовка!

— Ладно, папа, делайте забастовку, но почему на улице?

Это казалось логичным, а посему старик вернулся в мастерскую и продолжил забастовку путем непрерывной работы за своим столом. Этот внутренний распорядок позволил сапожнику сосредоточиться на новом мероприятии, потрясшем лагерь цирюльника подобно землетрясению.

Цемах Гурвиц пошил из остатков кожи большой мяч и написал на нем голубой масляной краской: «Подарок сапожника его молодым сторонникам».

(Если бы это было не мое предложение, так я — пена для бритья! — заметил Хасидов в порыве тяжкой зависти.) Затем симпатичный, но несколько квадратный мяч был передан в распоряжение сторонников сапожника, находящихся в возрасте пинания мячей, и с тех пор они посвятили большую часть своего досуга играм местной лиги на поляне под насыпью-плотиной.

Относительно влияния текущих дел на частную жизнь жителей деревни надо упомянуть, что сторож склада с течением времени поджарил и съел всех почтовых голубей, ибо к тому времени грузовик «Тнувы» ходил в деревню по четкому расписанию. Доходы водителя от доставки в Эйн Камоним разных товаров превысили его договорную зарплату в «Тнуве», несмотря на то, что он был женат, имел ребенка и обладал большим стажем[6]. Ему платили за перевозку членов Временного совета и «трехдверного» № 12 с семьей в надежное убежище где-то в Стране. Однако львиную долю его доходов составляли все же частные заказы, которые передавались ему под большим секретом.