Читать книгу "Звонок из прошлого - Бен Элтон"

– Джек, ты меня не потерял – ты меня выбросил, но не думаю, что ты это сделал потому, что стал военным. Мне кажется, ты это сделал потому, что ты бесхарактерная сволочь. По существу, я думаю, ты ею и остался до сих пор, иначе ты бы не думал, что звонить по телефону или писать письма старой знакомой грозит тебе трибуналом за измену.

– Я же говорил тебе, что не мог поступить иначе!

Полли не понимала, да в общем-то и не хотела ничего понимать. Разумеется, он потерял ее потому, что был военным. В армии никогда бы не признали его связи с Полли, даже через миллион лет. Перед Джеком стоял тогда жесткий выбор, и он выбрал карьеру. Это не означало, что он сделал такой выбор с удовольствием. Это не означало, что какая-то часть его не сожалела с тех пор о принятом решении каждый день.

– И зачем же ты меня выследил, Джек? Почему ты здесь?

– Мне кажется, что ответ ты уже знаешь сама. Я же тебе объяснил.

– Никакого ответа я не знаю. Зачем ты меня нашел?

– А сама ты как думаешь? Просто затем, чтобы узнать, что я в жизни упустил. Узнать, какой ты теперь стала.

– Джек, мы были знакомы с тобой одно-единственное лето совсем в другое время, и ты меня бросил. Вот такой получился конец у этой глупой истории. А теперь ты явился и ведешь со мной приятную беседу, как будто между нами было невесть что, как будто наши отношения достойны лирических высот Лайонела Ричи.[3]Что все это значит?

– То лето было самым лучшим летом в моей жизни, Полли. Вообще самым лучшим, что было в моей жизни.

– Ты просто тоскуешь по «холодной войне», вот и все.

– Ну и что, черт возьми? А кто не тоскует? – засмеялся Джек. – А что случилось с тобой при новом мировом порядке? Я не заметил, чтобы, когда он наступил, ты стала премьер-министром.

– Я никогда не хотела быть премьер-министром, Джек. Я хотела, чтобы на свете вообще не было никаких премьер-министров. Я хотела, чтобы национальные государства с их иерархией уступили место органически функционирующим системам автономных коллективов.

– Во главе с тобой в качестве премьер-министра.

– Вовсе нет, хотя, очевидно, какой-то вид власти – недеспотической, неавторитарной – все-таки понадобится и в новом обществе.

– И кто-то, кому не понравится твоя недеспотическая, неавторитарная власть, будет уничтожен.

– Такого никогда не случится.

– Полли, такое происходит сплошь и рядом, практически всегда, когда твои чертовы идеалисты принимаются защищать свои революции. Они всегда начинают уничтожать людей. Всеми доступными средствами, как говорил Ленин. Сталин, Пол Пот, Мао. Самые лицемерные убийцы среди всех…

Полли готова была подняться с места во весь рост. Грохнуть кулаком по столу и ринуться в бой со своими давно устаревшими и смертельно всем наскучившими левыми аргументами. Однако она вовремя сдержалась и не стала ввязываться в назревающую перебранку.

– Джек, это смешно! – сказала она. – Ты просто выжил из ума! Сейчас я уже совершенно другой человек – хотя бы потому, что стала в два раза старше. А ты явился почти через двадцать лет, цитируешь Ленина и пытаешься продолжать прерванную нами когда-то дискуссию.

Джек улыбнулся. Она осталась прежней. Та же страсть, та же красота.

– Не знаю. Просто мне все это показалось забавным – ты понимаешь, все, как тогда, когда мы болтали в наше первое лето.

– Мы не болтали, мы воевали.

– Да-да, воевали. В этой дыре на А-4.

– Конечно, если не считать того, что было дальше…

Полли не закончила мысль. В этом не было необходимости. По ее глазам она читалась безошибочно. У нее не было необходимости произносить слово «постель», потому что эта самая постель была тут же, совсем рядом, в десяти шагах от них. Ее постель, незастеленная и манящая, с откинутым одеялом и глубокими вмятинами, оставленными ее головой на подушке. Постель, с которой только что встали. И в которую снова можно лечь в любую минуту.

– С тех пор я больше ни разу не заходила в рестораны, – сказала Полли.

Джек посмотрел ей прямо в глаза. Она почувствовала, что краснеет.

– Этот день для меня тоже все изменил, Полли. Я всегда его помнил.

– В этом ресторане все было таким отвратительным. Я имею в виду, ты помнишь, этот ужасный томатный суп?

– Полли, я имел в виду вовсе не ресторан, я имел в виду… – Интонации Джека были более красноречивыми, чем его слова. Но Полли попыталась этого не заметить. Она решила твердо держаться своей темы.

– Если водрузить дурацкий поварской колпак на шестнадцатилетнего школьника, из него все равно не получится мало-мальски стоящий шеф-повар.

– Полли, сколько можно злиться из-за какой-то тарелки супа?

– Нет, правда! Просто удивительно, до какой степени можно было испортить томатный суп! Снаружи он был горячий, внизу холодный, да еще с пенкой наверху! Мне кажется, они это сделали нарочно! – не унималась Полли, снова переживая весь ужас той отвратительной кухни.

– Забудь наконец про суп! – молящим голосом произнес Джек. – Оставь его в покое! Это случилось шестнадцать лет тому назад! Мы тогда совсем не думали о еде. Мы отправились в тот маленький отель. Ты помнишь?

Полли казалась заинтригованной.

– Отель? Ты уверен? Я что-то ничего не помню про отель.

Джек не мог скрыть своего разочарования.

– О! А я думал, что ты помнишь…

– Разумеется, черт подери, я все помню, ты, последний идиот! – громко воскликнула Полли, но все-таки не настолько громко, чтобы разбудить живущего внизу молочника. – Как не помнить? Именно там я, черт подери, потеряла свою девственность!

Джек несколько успокоился.

– Ах да, все ясно, – сказал он. – Это называется английский сарказм.

– Ирония.

Он терпеть этого не мог. Этот фирменный английский трюк, как его ни назови – сарказмом или иронией. Не далее как прошедшим вечером один высокопоставленный британский офицер попытался провести то же самое различие.

– О да! – сказал этот маленький и напыщенный, облаченный в хаки хлыщ, прибегнув к одной из своих невыносимо дебильных саркастических уловок. – Ведь вы, американцы, не очень-то сильны в иронии, не так ли?

Джек еще подумал, что англичане готовы на все ради возвеличения своей неистребимой склонности к мелочному сарказму – они готовы даже называть его словом «ирония»! Они думают, что тем самым подтверждается их более тонкое и изощренное чувство юмора, нежели у остальных представителей человечества. Но это не так. Это подтверждает только одно: что они представляют собой нацию напыщенных самоуверенных нахалов.