Читать книгу "Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина - Павел Басинский"

Недошивин молчал.

— Где ребенок? — спросил Соколов.

— Прежде вы должны дать слово, что не будете мстить Оборотову.

— Спасаете дружка?

— Он мне не друг, — сухо отрезал Недошивин. — Но за Оборотовым стоит его тесть, мой непосредственный начальник. Зятя он терпеть не может, но безумно любит свою единственную дочь. Он сделает все, чтобы зять взлетел как можно выше. Если вы раздуете историю и она дойдет до жены Оборотова, вам конец.

— А Барский?

— Дался вам этот жалкий доцентишка! Самовлюбленный трус! У него и так поджилки трясутся. Боится не того, что за решетку посадят. Русский интеллигент обожает пострадать! А вот что он, мозг нации, будет опозорен. Правильно Ленин писал: это не мозг нации, а г…!

— Разве Ленин так писал?

— Да, Максиму Горькому. Словом, Барский уже наказан и будет казнить себя всю остальную жизнь. Зачем он вам? Не мелочитесь, капитан. Я отдаю вам ребенка. И сдаю Гнеушева. В этой папке все бумаги на установление опекунства над сыном Половинкиной. Он совершенно здоров, хотя это поразительно, учитывая обстоятельства его… гм, зачатия. В этой же папке досье на Гнеушева. С помощью него вы его уничтожите. Кстати, что вы собирались с ним сделать?

— Пока не решил…

— Если вы хотите его прикончить, то напрасно. Гнеушев — прирожденный убийца. Он ловок, силен и невероятно коварен. Это высочайший профессионал. Но в этой папочке лежат сведения, против которых он бессилен. Может, они не убьют его, но раздавят окончательно. Гнеушев, как ни странно, ужасно щепетилен в вопросах морали. Дворянин!

— Не любите вы дворян и интеллигентов, — заметил Соколов.

— А вы?

— Лишь бы человек был хороший.

— Вернемся к существу вопроса, — продолжал Недошивин. — Вы согласны на мои условия?

Капитан молчал, напряженно думая.

— Если с усыновлением возникнут трудности, как мне вас найти?

— Об усыновлении не может быть и речи, — мгновенно возразил Недошивин. — Только опекунство.

— Кто отец ребенка? — спросил Соколов.

— В принципе это можно выяснить с помощью анализа крови. Но не нужно.

— Последний вопрос. Ваши бывшие друзья, конечно, паскудники. Но я тоже мужчина и, в конце концов, могу их как-то понять. Ну напились, ну не выдержали, кобели. Но зачем убивать?!

— Этого я не знаю, — грустно ответил Недошивин.

— Черт с тобой, майор, — сказал Соколов, неожиданно повеселев. — Врешь ты или нет, но мальчишка важнее всего. Не буду я трогать твоих дружков и волновать твоего драгоценного начальника. Живите спокойно, государственные устроители, раз совесть позволяет.

— Кстати, майор, — перед расставанием не удержался Соколов. — Мы своих агентов не сдаем. Это тебе маленькая месть за мою «халатность».

— Один-один, — засмеялся Недошивин, и смех его вдруг так понравился Соколову, что он сам невольно засмеялся. — Ничья, капитан.

Глава двадцать вторая

Половинкин спасает революцию

Из-за поворота вылетела старая, в нескольких местах проржавевшая «шестерка». На полном ходу, противно взвизгнув тормозами, она крутанулась на месте и остановилась. Из машины выскочил небритый широкоплечий парень в камуфляжной форме. Не обращая внимания на остальных, он бросился к Крекшину.

— Сильно тебя зацепило, братишка?

— Бандитская пуля, — отшутился Крекшин.

— Вот суки! — возмутился десантник. — Уже по народу стреляют! Ничего! На всех патронов не хватит! Мы этого кошмара на улице Язова еще достанем!

— Постой, — заволновался Сорняков. — Ты о чем, десантура?

Парень взглянул на него как на сумасшедшего.

— Не понял… Вы что, не знаете ничего? Ночью был государственный переворот. Горбачев арестован. К власти пришло Ге-Ка-Че-Пе… Тьфу, и не выговоришь сразу! Демократия в опасности! Свобода в опасности! Снова по углам шушукаться будем. Понятно?

Первой пришла в себя от неожиданной новости Варя.

— Раненых много? — деловито спросила она.

— Про раненых ничего не знаю, — вздохнул парень. — Но танки уже в центре Москвы. Наши ребята двинули к Моссовету и Белому дому. Президент не признает режим и призывает к всеобщей забастовке. Наверняка придется обороняться. У меня багажник забит канистрами с бензином.

— Зачем? — осторожно спросил Сорняков.

— Танки жечь, голуба… Ну, кто со мной?

Все двинулись к машине, один Джон остался на месте.

— Ты не с нами, Джон?

— Какой Джон? — недовольно спросил десантник. — Американец? Не нужно! Потом будут говорить, что сопротивление организовало ЦРУ.

— Я русский, — сказал Половинкин и покраснел.

— Русский-русский, хоть в раввины отдавай, — засмеялся парень. — Ладно, капитан Америка, полезай в машину! Ты кто, журналист? Останешься жив, расскажешь о нас правду всему свободному миру.

Они летели по Садовому кольцу с противоестественной скоростью. На Смоленской площади их попытался остановить гаишник, но десантник только показал ему через стекло кукиш. В центре было многолюдно. По Тверской ходили троллейбусы. Мимо памятника Пушкину буднично сновали люди. Лицо поэта казалось надменным.

На Манежной собралась толпа. Никто не кричал, но все громко переговаривались. Мелькали лозунги: «Фашизм не пройдет!», «Пуго, Язова, Крючкова под суд!». Десантник исчез, отыскав в толпе своих ребят.

— Славик, — спросил Сорняков, — какого… мы сюда приехали? Скажи, только честно, тебе не до фонаря вся эта свобода и демократия?

— Наверное, нет… — неуверенно отвечал Крекшин. — Меня когда-то из комсомола выперли, потом в институт из-за этого не принимали.

— Тогда ладно! — сказал Сорняков и неприятно заржал. — Тогда дружно ляжем под танки. И пускай гидра контрреволюции захлебнется нашей молодой кровью. И как один. Умрем. В борьбе. За это свинство.

— Не паясничай! — возмутилась Рожицына. Ее лицо стало красным и некрасивым. — Сегодня решается судьба России!

— Мне вообще-то с прибором положить на Россию, — проворчал Сорняков. — Вот вспомните мое слово, постоим тут полдня и разойдемся. А ГКЧП нормально договорится с Горбачевым.

— Танки! — закричали в толпе. — От Большого театра идет колонна танков!

Несколько сотен человек бросились к правому крылу гостиницы «Москва». Увлеченные потоком Джон и Варя оказались среди них. Сорняков и Крекшин отстали. По проспекту Маркса двигалась колонна бэтээров, оглушительно стреляя выхлопными газами.

Люди взялись за руки и встали живой цепочкой. Кто-то схватил за руку Джона, он оказался в самом центре. Сильно побледневшая Варя стояла рядом с ним. «Боже, она же беременная!» — с ужасом вспомнил Половинкин и заорал: