Читать книгу "Мир и хохот - Юрий Мамлеев"

— Терентьич.

— Так где же главный, Терентьич?.. Уж не вы ли?

— Главные в подполе не прячутся, — голубоглазо глядя на Лемурова, ответил старик.

Лемуров прямо-таки обнял старичка, оказавшегося на редкость легким.

— А от кого же вы прячетесь, такой воздушный? — весело спросил Лемуров и подмигнул подпольному старичку.

— От тяжелых прячусь, — сумрачным голосом ответил подпольный. — Кто всю тяжесть земли на себя взял, от тех и прячусь.

— О, от таких не надо в прятки играть, — возразил Лемуров. — Таких надо пугнуть другой силой. Смотрите.

И Лемуров благосклонно взял старичка за нос и подвел его к столу.

— Разве не хорошо? — спросил Лев. Старичок смирился.

— Может, вы выпить хотите, пока посланник не пришел. Он в лесу, но скоро будет.

— Не откажусь, не откажусь, — бодро добавил Лемуров. — Да я сам вас угощу. — И он вынул из своего огромного портфеля бутылку.

Женщина раскраснелась от воспарения.

— А за свой автомобиль не беспокойтесь, — вставила она. — Он рядом, из окошка виден. У нас народ неозорной. Работы только мало, вот они и танцуют целый день сами с собой.

— Да чего о такой ерунде беспокоиться, — сказал Лемуров, усаживаясь за стол. Его диковато-интеллигентное лицо с чуть длинным носом и голубыми, но пространными глазами было оживлено неким отсутствием.

Леву удивило, как быстро на столе возникла гора овощей на закуску.

Все было бы хорошо, если бы не два-три черных помидора на столе.

Старичок объяснил:

— Это они от тоски почернели, у нас так бывает. Женщина добавила:

— А вообще-то у нас весело. Лес спасает.

— В лесу сейчас леших развелось видимо-невидимо, — строго оборвал ее старик. — Но особых, теперешних. У нас в лесу дорога и в ней грибники, например. Люди, бывало, отойдут, ищут, а автомобиль их без них гудит, хотя он без охраны всякой. Гудит и гудит. Это лешие шумят, тешатся. А потом хохочут… Много разных случаев с ними у нас. Они с автомобилями любят шалить. Лешие ведь тоже существа, им веселие ох как нужно!.. Потому проказят.

— Проказят… Хохочут-то как страшно, — проговорила хозяйка. — От такого хохота околеешь или запьешь.

Лемуров даже онемел от удивления.

— Что ж вы, деревенские Руси, забыли, как с лешими надо обращаться? — возмутился он.

— Забыли, сынок, — ответила женщина. — Мы только себя не забыли, а так все ушло из памяти.

— Правильно, Аксинья, правильно, — прибавил Терентьич. — Весь мир у нас из памяти выскочил. Одна дыра вместо мира осталась.

— Да ладно, — махнула рукой Аксинья. — Не провалимся. Мы есть, хоть и в дыре…

— Выпить надо поскорей, — засуетился мальчик.

— Тебе, Коля, четырнадцать лет, тебе много не положено. Так, для души только, — осадил его Терентьич.

— Да я и не пью вовсе никогда. Так, балуюсь для губы, — разъяснил Коля.

— Ну, если вы забыли, как с лешими народ раньше рассчитывался, — продолжил Лемуров, — так я вам покажу другой способ. Вот.

И он вдруг безумно-дико захохотал, и хохот этот показался упадшим со звезд. Было в нем что-то, от чего старичок Терентьич свалился под стол.

— Ну вот, а вы леших боялись, — сказал Лемуров, поднимая старичка. — Вы своим хохотом его бейте. Он дико и громово хохочет, а вы еще поодичалей, похлеще, позагадочней. Чего в деревне на таких просторах стесняться.

— Выпьем, братцы, — проговорила женщина. — За нас.

— И за хохот этот, — по-деловому добавил Коля.

Выпили, старичок, правда, кряхтя.

— Зашиб голову маленько, — пожаловался он. Еще раз выпили. А третий раз — за черные помидоры.

После третьего раза мальчик Коля вдруг запел, хотя почти и не пил, а так, пригублял.

Я усталым таким еще не был,

В эту серую морозь и слизь

Мне приснилось дремучее небо

И моя непутевая жизнь, —

пел он на свой лад есенинский стих.

— Классику нельзя исправлять, — нежно вмешался Лемуров. — Но в данном случае это кстати. «Дремучее небо» — это хорошо. Попал в точку. Чье же творчество?

— А кто его знает? У нас все творцы, — холодно ответил старик, а потом, обратившись к мальчику, спросил: — Коля, а отчего ж ты все-таки так рано устал?

В это время в дверь тихо и потаенно постучали.

Хозяева замерли.

— Посланник пришел, — заметил Лемуров.

— Нет, это не он, — ответил Терентьич, покраснев. — Мы его воще почти не видим. И он входит и уходит незаметно для нас.

— Так поди посмотри, — проговорила Аксинья. Старичок, сгорбившись и в то же время слегка приплясывая, пошел узнавать, но быстро вернулся.

— Никого нет, — объявил он, почти про себя. Вскоре на улице немного потемнело — не то от туч, не то время пошло быстрее. Но тьма была бледная, будто утренняя. И в этой призрачной тьме за окном возникли, словно выросли из-под земли, лица деревенских. То были в основном старички и старухи, но средь них девочка лет двенадцати — точно вышедшая из болота.

— Станцевать, станцевать хотим! — раздались людские голоса. — Выходите к нам танцевать!

Терентьич ошалело выпятил глаза, но сказал скромно:

— Они всегда так. Зовут нас на ночь танцевать. Стук-стук — так и стучат в окно. Но мы не идем.

— И слава Богу, — вздохнула Аксинья. — Чего нам торопиться. В аду и так напляшемся вволю! Нам-то что!

— Она считает, что ад и рай — одно и то же, — хмуро буркнул Терентьич. — И там и там пение и пляски-в аду от горя, в раю — от счастья. А по ей, по Аксинье, выходит все равно, что счастье, что несчастье.

Лемуров удивился.

— Ого! Вы тут философы потаенные. Счастье и несчастье приравнять не каждый может…

Девочка за окном прильнула лицом к стеклу, и глаза ее светились, как зеленые звезды.

— Танцевать, танцевать, — шептала она, но с каждым словом ее лицо становилось все бледнее и бледнее.

— Кыш, кыш! — рассвирепел Терентьич и замахал руками сам себе…

К ночи хозяева улеглись, а Лемуров попросил разрешения ждать. «Милое дело», — ответил Терентьич с постели, углубляясь в подушку.

Примерно через часок раздались тихие скрипы, дребезжанье ключей, и перед взором Лемурова оказался Влад Руканов. «Я так и знал», — прошептал про себя Лемуров.

— Лева, еб твою мать! — раскатисто гаркнул Руканов. — Как я рад такой встрече!