Читать книгу "Дети Ванюхина - Григорий Ряжский"

В самих же трудах Арнольда Айвана привлекла теория хаоса. Как только он добрался до сути ее, он сразу же понял — это его. Это и есть тот самый раздел фундаментальной математики, куда должно было его церебральное самосовершенствование завести и погрузить с головой.

С этим он и завершил второй курс обучения. Хотя не совсем так — не обучения: скорее, второй этап разгона для подъема к назначенным самому себе вершинам мало кому нужных научных Гималаев.

— Едем, — сказал он матери и отцу, — я хочу с дедом проститься…

Обнаружив пустую квартиру в Малом Власьевском, Александр Егорович дальние выводы выстраивать не стал, остановился на ближайших к дому Ванюхиных. С Милкой он решил объясниться еще раз, не так уже строго, но зато совершенно определенно и с понятным для него результатом. То, что от ребенка следует избавляться по-любому, он понимал прекрасно, не принимая ни в какой расчет — по медицине это будет или же вопреки ей. Для поездки в Мамонтовку он выбрал утро субботы, понимая, что это самое благоприятное время, чтобы не пересечься с матерью. Приехал он, как и задумал, и сразу отпустил «Мерседес» и охрану до обеда. Мать, как он предполагал, отсутствовала — снова уехала к своей любимой тете Паше Бучкиной в Пушкино. Ну а Милочка была дома и, как показалось ему, приезда этого ждала.

— У меня дела на дворе, — бросила она Шурику хмуро, подхватила миску с куриным кормом и вышла за порог.

Ванюха прождал ее минут десять, но племянница не возвращалась. Тогда он в раздражении пнул ногой входную дверь, вышел во двор и направился к сараю. Милочка находилась там и молча наблюдала, как ванюхинские куры шустро склевывают резаную хлебную черную корку вперемешку с зерном и толчеными картофельными очистками.

— Нам надо поговорить. — Он вошел внутрь и прикрыл за собой воротную половинку. Милочка не обернулась и не отреагировала. Шурик подошел сзади и положил ей руки на плечи. — Нравится кур кормить? — Она продолжала молчать. — Смотри, как бы всю оставшуюся жизнь не пришлось этого делать, — усмехнулся он и снял руки с ее плеч.

— Я тебя не боюсь, — сказала Милочка, все так же не оборачиваясь, — ты сам лучше бойся. Ты меня изнасиловал и жить с тобой заставил. И ребенок этот твой, и я его рожу. — Она обернулась наконец, посмотрела ему в глаза через фирменные очки и язвительно сгримасничала: — Дя-я-денька!

Теперь Александр Егорович увидел, что племянница его пьяна. Он брезгливо поморщился и сообщил:

— Ты на себя посмотри лучше. Ну какая ты мать? Сама ублюдочная получилась, в Люську вся, в алкашку тюремную, а теперь еще одного сработать задумала? Такого же ублюдка по линии Михеичевых? И на что он тебе понадобился — чтобы было с кем пузырь портвейна раздавить?

Милочка слушала и не отвечала. У нее мелко затряслась нижняя губа, и это некрасиво исказило весь рот.

«Что же я нашел в этой суке?» — подумал Ванюха, глядя на Милочку. И действительно, в своем мамонтовском прикиде, без косметики и привычного грима, с неубранными как надо волосами, она походила чем-то на свою покойную мать, Люську. И даже очки эти, не самые дешевые, его подарок, теперь выглядели, как на корове седло.

Милочка тем временем, все еще гримасничая, пошла в угол сарая, туда, где неслись куры, и просунула руку в сено под насестом. Оттуда она выудила початую бутылку темного портвейна, заныканную, по всей вероятности, не так давно. Там оставалось еще довольно много, даже с учетом выпитого с утра полстакана. Она поднесла бутылку ко рту и сделала большой глоток. Утерев рот тыльной стороной ладони, она ответила на Шуриков вопрос:

— Не Михеичевым ублюдка, а Ванюхиным рожу. По ванюхинской линии, ясно? — Глаза у нее заблестели и даже завеселели немного. Она протянула бутылку дяде Шуре и уже совсем нетрезво поинтересовалась: — Будешь?

— Тварь… — тихо и внятно произнес Александр Егорович, — гнида подзаборная. Ох как ты об этом пожалеешь, — он покачал головой и на этот раз посмотрел на Милочку нехорошо, не так, как смотрел раньше, — по-другому, — наваляешься в ногах, чтобы я тебе выродка твоего убить разрешил, алкашка грязная, умолять будешь, запомни, проститутка…

Взгляд его уперся ей в переносицу, потом поднялся немного выше, туда, где почти сходились брови, затем изображение слегка затуманилось, и он вдруг понял, что смотрит так, как смотрел когда-то на него самого Дима, приезжий мамонтовский сен-сей. И тогда Ванюха догадался, что так получается, не только когда учат философиям, сводят глаза до размеров узкой щелки и пронзительно выкрикивают чужеземные слова на непонятный счет, но и когда хотят убить по-настоящему, тихо, незаметно, без самолюбования, сопутствующей ритуальной атрибутики и всего прочего восточного обмана.

А еще он подумал… Но додумать не успел, потому что в этот момент нижний край бутылки тяжелого зеленого стекла с оставшейся внутри жидкостью влетел в его левый висок, и Ванюха потерял мысль одновременно с ускользнувшим от него размытым изображением объекта прошлой страсти.

Милочка в растерянности стояла перед неподвижным дяди-Шуриным телом с бутылкой убойного портвейна в руке и не знала, что делать дальше. Жалости не было ни грамма, а страха не было почти, потому что опьянение было все еще сильным. К нему добавилось возбуждение от нечеловеческой ненависти к мертвому человеку, и это перекрывало ее вполне человеческий страх. Она машинально глотнула из бутылки и сунула ее на прежнее место, к курам. Когда она оглянулась и вновь увидала тело, такое же неподвижное и неопасное, она поняла, что ей уже совсем перестало быть страшно. Милочка приоткрыла воротину, выскользнула из сарая и через десять минут вернулась обратно, одетая уже не по-домашнему и с коробком спичек в руке.

Сено она подпалила с четырех сторон для пущей надежности сгорания всего сарая, без остатка. И пока оно занималось, потрескивая и подскакивая отдельными сухими травянистыми лучинками, Милочка уже пробиралась задами, миновав огород и дальнюю калитку, чтобы успеть к дороге, когда вспыхнет высокое пламя и пожар будет обнаружен.

Удар Милочка нанесла изо всех сил, потому что разъярена была тогда смертельно угрозами Шурика. Быть может, это и не пришло бы ей в потерявшую рассудок голову, но после слов «убить выродка твоего» рука пошла на замах сама по себе и сама же нанесла страшный этот удар, пришедшийся на левый висок родственника. Но смертельным тем не менее удар не оказался. Он всего лишь выключил сознание Александра Егоровича Ванюхина на некоторое время, надорвал кожу под волосами и выбросил на лоб немного крови. За то время, пока сознание возвращалось к Шурику, разом занявшееся огненное пламя в считанные минуты охватило сухую сараюху, и едкий дым от слежавшегося сена с такой же скоростью начал распространяться по всем направлениям. Сначала он поднимался вверх, но, столкнувшись с препятствием в виде плотно крытых толем двускатных стропил, остановился, уперся дымным облаком в крышу и медленно, но неотвратно начал расползаться по всем сторонам в поисках выхода наружу. В дыму метались недокормленные Милочкой материны куры, тоже ища выхода на спасительный воздух и свет. Дым же окончательно опустился вниз, почти к земляному полу, и начал новый подъем наверх, подпираемый отовсюду своими же плотными краями.