Читать книгу "Любовь без слов - Наталья Нестерова"

Однажды после похода в гости, где Юля покорно слушала чванливое хвастовство одной из женщин, Сергей воскликнул в сердцах:

– Ты ведь умная женщина! Почему ты никогда не можешь быть самой собой?

– Я не умею, – ответила Юля.

Ее папа, хотя и носил имя далеко не русское народное, любил вспоминать, что он от земли, из крестьян. Они с мамой были от земли в буквальном смысле – выросли в страшной деревенской бедноте, в домах с земляным полом. Их детство пришлось на лихие предвоенные и военные годы. С рождения голодные, они мечтали о единственном лакомстве – кусочке сахара, шоколад и пирожные существовали только в книжках. Вырваться из нищего колхоза было невозможно – паспортов не давали, бежать без документов в город рисковали только самые отчаянные. Юлию помогла армия. В конце службы он завербовался на комсомольскую стройку. Через год приехал на родину, женился на Клаве и увез ее на строительство большой сибирской ГРЭС. Они жили в бараке, продуваемом всеми ветрами, клетушки семейных пар отделялись тонкими фанерными перегородками, а то и просто ситцевой занавеской. И все-таки это была свобода, счастье. Юлий и Клава всегда были заводилами. Он – гармонист, она – певунья. Активные, легкие на подъем, работающие с огоньком, неунывающие в самых сложных ситуациях молодожены становились душой любой компании. На стройке они окончили вечернюю среднюю школу и вступили в партию, что открывало большие перспективы. Юлий начинал подсобником бетонщика, а стал мастером. Клава устроилась посудомойщицей в столовую, а через год уже была кладовщицей. Лидерские качества Юлия проявились еще в армии, он был комсоргом батальона, роты. И на стройке активно занимался общественной работой. В какой-то момент сделал судьбоносный выбор – ушел с производства на должность освобожденного секретаря райкома партии. Больше он никогда не работал на заводах, а его партийная карьера стремительно набирала обороты, чему способствовали обстоятельства, складывавшиеся до поразительности выгодно.

Как-то девятиклассница Юля писала дома сочинение по комедии Грибоедова «Горе от ума», мама пришла звать ее обедать, заглянула в тетрадь и выхватила взглядом цитату к образу Скалозуба: «Довольно счастлив я в товарищах моих, вакансии как раз открыты: то старших выключат иных, другие, смотришь, перебиты». Мама не поняла иронии автора, клеймившего тупого служаку.

– Вот и у нас с отцом так было, – сказала Клавдия Ивановна.

– Как, мама? – не поняла Юля.

– Многих по возрасту браковали, а другие на пьянке или аморалке горели, вот отец и поднялся.

Счастливый билет выпал Юлию, когда пришла разнарядка в Высшую партийную школу при ЦК КПСС. О подобном шансе он и мечтать не осмеливался, но получил его. Четыре года в Москве поменяли представление родителей Юли о достойном существовании. Теперь они убедились в справедливости народной мудрости: не боги горшки обжигают, – и знали, к чему стремиться. При этом они не жаждали зацепиться в столице, лучше быть первым в селе, чем последним в городе. Хотя Клаву, окончившую вечернее отделение пищевого института и работавшую завпроизводством в кафе-ресторане, уговаривали остаться. Таких трудяг, как она и Юлик, в любом месте с руками оторвут.

Высшая партийная школа давала путевку не просто в жизнь, а в жизнь привилегированную. Юлия распределили в обком партии города Багров на должность завотделом промышленности. Область была некрупной, дотационной российской глубинкой, но верхнему эшелону власти жилось в ней привольно. Юлий Петрович через несколько лет дослужился до секретаря обкома – высшей точки своей карьеры. Клавдия Ивановна трудилась бессменным директором большого ресторана. Их голодное детство наложило невытравляемый отпечаток на стиль жизни, главным смыслом которой было накопление материальных благ.

Воронины жили в собственном доме, среди таких же частных владений городской знати. В народе это место называли «дворянским гнездом». К моменту женитьбы Игнат был не-бедным человеком, но даже его поразило богатство свекров. У Клавдии Ивановны под половицей в спальне имелся тайник: две трехлитровые банки, набитые золотыми украшениями, сберкнижки на предъявителя и стопки купюр, завернутые в наждачную бумагу – от мышей. «Сейф» мужу показала Юля. Она смеялась: «Тебе досталась богатая женушка. Только нам ведь ничего не нужно, правда? Дороже любви ничего на свете нет». Игнат с готовностью согласился. Интерьер дома соответствовал вкусам Ворониных: стены и полы в коврах, без ковров только потолок. Серванты забиты хрусталем, шкафы ломятся от дорогой одежды. Под домом находился огромный подвал. Когда Игнат туда впервые спустился, обомлел. Подвал был забит продуктами в промышленных количествах. Бочки с квашеной капустой, солеными огурцами и помидорами, с грибами. Мешки с крупами, мукой, макаронами. Ящики с мясными и рыбными консервами, сливочным маслом, халвой. Стопки коробок конфет, батареи бутылок вина, водки, пива. С потолка свисают гроздья сырокопченых колбас и окороков. «Как на подводной лодке», – только и мог сказать Игнат. Четыре человека физически не могли все это съесть, поэтому испортившиеся продукты шли на помойку – в углу участка была яма, куда сваливали гнилье и присыпали землей. Если в Москве допущенная к спецраспределителям номенклатура платила за дефицитные продукты копейки, то провинциальные бонзы все получали даром. Раз в неделю к дому Ворониных подъезжали маленькие грузовички: с молокозавода привозили сметану в баллонах, ящик молока и кефира, с мясокомбината – колбасы и парную вырезку, с хлебозавода – торты и так далее. Клавдия Ивановна не тащила с работы «усохшее» и «утрясенное» – оно сбывалось через магазины, чистая прибыль текла в наличности.

Хотя так жили все в «дворянском гнезде», Игнат относился настороженно к безудержному воровству. Не по моральным соображениям: мол, простой народ в магазинах давится за селедкой, а тут осетрину на помойку выбрасывают. Игнат опасался, что этот коммунизм плохо кончится, стоит верхушке зашататься, и полетит вся пирамида, приземлившись за колючей проволокой. Но до перестройки оставалось еще более десяти лет. Родители Юли относились к Игнату как к любимому, но приблудному сыну. Удовлетворение прихотей зятя не исключало пристального к нему внимания, каждые его шаг, жест, слово анализировались с точки зрения благонадежности и трепетного отношения к жене. Папа с мамой лелеяли Юленьку, и супруг был обязан подхватить эстафету. Юля купалась в любви, и ей очень нравилось быть взрослой – замужней женщиной с обручальным кольцом на пальце.

Игнат окончил институт и два года, как за него ни хлопотал Юлий Петрович, не мог попасть в аспирантуру. Своего ученого совета по защите диссертаций в области не было, а целевых мест в московскую аспирантуру выделялось одно-два в год. «Может ли сын генерала стать маршалом? – сокрушался Юлий Петрович. – Не может. Потому что у маршала есть свои дети». Чтобы не загремел в армию, Игната устроили освобожденным секретарем комсомольской организации машиностроительного завода. В определенном смысле Игнат повторял карьерный путь Юлия Петровича, которому льстила подобная преемственность. На третий год свекор, наконец, вырвал для Игната место в целевой аспирантуре. «Целевая» – означала подготовку местных кадров. Но в планы Игната, о которых он до поры до времени не заикался, не входило возвращение в родной город под крылышко к властным родителям жены. Молодая семья переехала в Москву. За хлопотами с устройством Игната как-то забыли про Юлю. Думали, она легко переведется в столичный вуз. Не получилось, документы у нее не приняли. Год Юля проболталась, тоскуя в съемной однокомнатной квартире. Из окружающих областей народ ехал за продуктами в столицу, а у Юли с мужем была обратная ситуация – поездами, с проводниками, им отправляли ящики со снедью. Вначале на вокзал ездил Игнат, но однажды не смог отпроситься с занятий, и за посылкой отправилась Юля. Потом это стало ее обязанностью, ведь не училась и не работала – свободного времени навалом. Юля волокла тяжеленные коробки до такси, потом тащила на пятый этаж, в доме не было лифта. Вечером папа или мама спрашивали: «Получил Игнат посылку?» «Получил», – отвечала Юля. Ей было неловко признаться, что уже давно на вокзал он не ездит.