Читать книгу "Хирург возвращается - Дмитрий Правдин"

— Ну, вы Боброву же сказали, что, мол, отстань со своим пойлом, вдруг кого из твоих родственников привезут. Так и привезли же внучку. Это как?

— Честно говоря, не знаю! Возможно, простое совпадение, а может, и нет! Только я всегда придерживаюсь правила: пьяному не оперировать и не дежурить. А лучше всего и вовсе отказаться от этой привычки!

— Так вы и по праздникам не пьете?

— Стараюсь не пить. А ты что — злоупотребляешь? Ты же спортсмен вроде?

— Ну, бывает, по очень большим праздникам и приму граммульку! Чтоб совсем не пить, так это как-то не по-русски. А вы как думаете?

— Антон Павлович Чехов в свое время произнес: «Водка бела, да красит нос и чернит репутацию». Лучше не скажешь.

— Классик! — согласился доктор Постников. — Но русский человек так устроен, что без совсем водки не может!

— Русский человек в основной массе после приема алкоголя нормально вести себя не может. Как говорится: «Сколько водки ни бери, все равно два раза бегать».

— И это чистая правда, — с сожалением соглашается Григорий. — Но увы, пока ее продают в магазинах, народ пить не прекратит.

— Самое ужасное, что даже если водку и остальные алкогольные напитки вообще снимут с производства, население нашей страны не перестанет пить. Мы это уже проходили, когда Горбачев начал борьбу с пьянством. Как известно, это ни к чему не привело. Помоему, еще больше пить стали.

— Как это?

— Да очень просто! Стали самогон гнать. Стало больше отравлений суррогатами алкоголя. Пока наше правительство поняло свою ошибку и разрешило свободную продажу водки, сколько того людей погибло от употребления сомнительных веществ!

— То есть ограничение доступа к алкоголю оказалось неэффективным. Оказалось, лучше разрешить продажу непаленого пойла, чтобы народ меньше травился. Так получается?

— Разумеется! Вы правы: наши люди без водки никак не могут. Мне доводилось бывать в странах, где вино, например, подается к столу каждый день. Вот, например, в Италии даже существуют уличные автоматы, торгующие вином постаканно, как у нас раньше продавали газировку. Бросил монетку в щель, нажал рычажок, и пожалуйста, вот стакан красненького. Надавил на другую кнопочку — наливается стакан белого или розового. Но у них нет такого повального пьянства. Итальянцам с детства прививают культуру пития. И они пьют натуральные вина, заметьте, а не жрут водку литрами, как у нас! Ладно, Григорий Петрович, мы можем обсуждать эту тему, но так и не прийти к общему знаменателю.

— Отчего же? Я вас прекрасно понимаю и поддерживаю.

— Вот и чудненько! Значит, вы согласны со мной, что употребление любого алкоголя есть зло?

— Ну-у-у, — заминается Григорий, — я бы не утверждал так категорично. Я за употребление, но в разумных пределах.

— Я смотрю, наш спор все равно ни к чему не приведет. Каждый остался при своем мнении. Пойду гляну своих больных и отправлюсь к себе в комнату, если не возражаете.

— С чего же я возражать стану? Сегодня воскресенье — законный выходной. Вы уже отдежурили, смену сдали.

— Добро! Если понадоблюсь, то звоните, не стесняйтесь! Номер мой вам известен.

Глава 17

Только я прилег после сытного обеда, как в кармане звонит телефон и незнакомый мужской голос интересуется:

— Добрый день. Дмитрий Андреевич Правдин?

— Он самый, а вы, простите, кто будете?

— Рудольф Сигизмундович Бобович, заместитель главного врача по хозяйственной части, — гордо представляются на том конце. — Михаил Михайлович попросил меня показать вам квартиру.

— Что за квартиру? — не понимаю я.

— Как какую? Ту, в которой вы станете жить. Больница предоставляет вам жилье как врачу-хирургу, если вы соберетесь сюда на постоянное место жительство. Вы разве не в курсе?

— В курсе! — с жаром отвечаю я в трубку, а сам думаю: «Любопытно. Так плотно занялись моей персоной, что уже и жилье подыскали. Надо съездить, взглянуть».

— Так что, вы готовы поехать прямо сейчас? Я на машине, мигом окажусь у больницы.

Рудольф Сигизмундович — крепкий сорокалетний парень с кудрявой, как у Есенина, головой, пивным животиком и трогательным румянцем на пухлых щечках. Его «уазик» лихо тормозит возле меня, обдав клубами серой пыли.

— Карета подана! — почти кричит здоровяк и предупредительно открывает передо мной дверь автомобиля.

— Вы очень любезны, — отвечаю я, усаживаясь на место рядом с водителем. — Далеко ехать?

— Не очень. По спидометру можно засечь, сколько километров.

Ловко вырулив на проезжую часть, Рудольф Сигизмундович прибавляет скорость, и мы быстро мчимся куда-то на юго-запад, в ту часть Карельского района, где мне еще не доводилось бывать. Ехать и в самом деле не очень долго: минут пятнадцать. Всю дорогу водитель, не переставая, весело балагурит, сыплет все больше скабрезными шуточками-прибауточками, пару анекдотов про начальство рассказал и на меня все косится: как отреагирую? Похоже, проверяет. Я еду молча, лишь изредка улыбаюсь из вежливости.

Меня больше занимает вопрос: а куда мы едем? Карельск остается позади через пять минут после старта, и за окном мелькают нестройные ряды деревьев, неогороженные, нераспаханные и незасеянные поля. Еще через пять минут показывается непонятный населенный пункт с покосившимися деревянными домами, рассыпанными как попало по опушке леса. Заборов вокруг них нет.

— Вот, приехали! — торжественно объявляет водитель, когда мы останавливаемся у самого крепкого на вид строения почти в самом центре этого диковинного поселка. — Вот ваш будущий дом.

— Хм! — это все, что я могу произнести, взглянув на свои предполагаемые хоромы.

Длинное здание, смахивающее на дощатый барак времен, наверное, Николая Второго, возвышается на небольшом пригорке. Вокруг него густыми кустами желтеет картофельная ботва. Верх дома сияет новенькой жестяной крышей, маленькие окна над самой землей радуют глаз недавно вставленными запыленными стеклами, свежеструганое крыльцо приятно поскрипывает под ногами.

— Дмитрий Андреевич, проходите сюда! — Завхоз в некоем полупоклоне приглашает меня проследовать вовнутрь, отворяя входную дверь.

— Бог ты мой! — невольно вырывается у меня, когда я спотыкаюсь о груду пустых бутылок, выставленных в длинном коридоре, рассчитанном на две квартиры. Повсюду громоздятся какие-то фанерные ящики, картонные коробки. В дальнем углу стоит огромная деревянная бочка с проржавевшими кольцами — то ли из-под соленых огурцов, то ли из-под квашеной капусты. Пахнет грязными носками, перегаром и чем-то кислым.

На шум падающей стеклотары из левой боковой двери выходит небритый, ханыжного вида мужичок в грязной майке-алкоголичке, черных трениках с пузырями на коленках и погасшим окурком, присохшем в углу беззубого рта.