Читать книгу "Северный ветер. Вангол-2 - Владимир Прасолов"

— Это ты про что?

— Про эвакуацию.

— А что так?

Лейтенант посмотрел в глаза Арефьеву. Владимир увидел его лицо и обратил внимание, что его коротко остриженные волосы абсолютно седые. Глаза Николая смотрели испытующе строго. Арефьев спокойно выдержал его взгляд.

— Нам запретили об этом говорить, только я не понимаю почему.

— Кто запретил?

— Особист нашего училища.

— Тогда не говори. — Владимир скинул с себя одежду и устроился в кровати, с удовольствием укрывшись настоящим ватным одеялом. Он тоже устал и хотел спать.

— Да нет, я расскажу, в голове все это сидит. Я как будто снова и снова через это прохожу. Устал носить в себе, понимаешь…

— Тогда говори, я слушаю.

— Это было семнадцатого сентября, в Ленинграде, уже в блокаде, нас привезли с Финляндского вокзала эшелоном на берег Ладожского озера, не помню названия поселка, у причала стояла большая деревянная баржа. На берегу народу море, курсанты нескольких училищ, комсостав с семьями, женщины, дети. Тысячи полторы. И всех на эту баржу. Несколько часов просидели в ней, в трюме, только к вечеру подошел буксир и потащил баржу на ту сторону. В общем, набились как селедки в бочке. Сначала все было нормально, мы спали, но к полуночи разыгрался шторм. Баржу бросало как игрушечную, потом стало заливать. В трюме было просто жутко. Доски обшивки трещали, и через щели сначала сочилась, а потом просто стала бить струями вода.

Николай замолчал, было видно, как трудно ему вспоминать. Желваки играли на его скулах, глаза потемнели, но он справился и продолжил:

— Потом стали лопаться доски обшивки, и вода пошла в трюм. Представляешь, Владимир, что там было, все кинулись наверх, на палубу, трап не выдержал и рухнул. Вода поступала все сильнее, ее пытались откачивать, но это оказалось бесполезным. Было всего три или четыре ведра и допотопная ручная помпа на огромную тонущую баржу. Я встал на помпу и качал что было сил, видел, что без толку, но у меня какой-то дикий, животный страх прошел, к тому же я согрелся. Как так можно, почти полторы тысячи людей — и ни одной шлюпки или плота! Вообще ни одной, представляешь! Сбросили за борт автомашины с грузом, но и это не спасло. Баржа, заполняясь водой, медленно погружалась. Она была деревянной и не должна была утонуть, но она опустилась вровень с бушующей поверхностью озера. Огромные волны перекатывались через палубу, смывая с нее пассажиров. Держались за что могли, но холод и страх лишали людей сил бороться за жизнь. Это не передать словами, у меня на глазах один из офицеров пристрелил дочь, жену и застрелился сам. Людей смывало с палубы десятками. Женщин, детей, кто смог выбраться из трюма, собрали в рубке, она защищала от волн. Но потом… Последнее, что я помню, — это как волной сорвало эту рубку со всеми, кто там был, и унесло в клокочущую за бортом воду. Я не выдержал, разделся и прыгнул за борт, вдалеке болтался в волнах буксир. К нему я и поплыл. Со мной еще двое наших курсантов поплыли, но до буксира я доплыл один, потонули, видно, больно холодная была вода, да и волны… Как доплыл, толком и не помню… Вот такая вот эвакуация получилась… Столько народу на дно… а вышли бы на два-три часа раньше до шторма, успели бы пройти. Чего нас там мурыжили полдня! За столько народу кто-то же должен был ответить? Как думаешь?

— Думаю, на войну все и всех списали.

— Вот то-то и оно, а надо бы к ответу…

— Тебе что, от этого легче станет? Или тем, потонувшим?

— Станет.

— Не станет, потому как запретили вам про это рассказывать именно для того, чтобы не было кому спрашивать, почему так случилось. А значит, и отвечать никому и ни за что не надо. Вас там много выжило?

— Двести сорок человек всего. Я это потом узнал уже, на берегу, когда списки составляли.

— Одно могу сказать — в газетах про это точно не напишут. И тебе советую про это помалкивать. Рассказал мне, и все, больше никому, Николай. Понимаешь?

— Да все я понимаю, спасибо, что выслушал, легче мне стало, правда, легче.

— Ну и хорошо, давай спать.

Николай повернулся на бок и закрыл глаза. Он долго лежал, картины той ночи на барже медленно текли в его голове, но на этот раз он как бы наблюдал происходящее со стороны, он уже не испытывал ужаса, страха и боли. Постепенно краски поблекли, и он уснул крепко и спокойно.

— Подъем!

Команда прозвучала, как показалось Владимиру, слишком рано. Он открыт глаза и увидел, что Николай уже вскочил и быстро одевается.

— Ты чего, это ж не тревога.

— Да привык, у нас в училище старшина строгий был, особо по подъему, кто сразу не вставал, попадал к нему в черный список.

— Так нет тут твоего старшины, и ты уже не курсант…

— Знаю, что нет, он на той барже остался… — сказал Николай и грустно улыбнулся Владимиру.

Через два часа они уже шли колонной по заснеженной дороге, дивизия выдвигалась к передовой. Навстречу, уступая путь бойцам, обочиной, нескончаемым потоком шли люди, беженцы. Вечером, на привале в небольшом лесочке, к полевой кухне подошла женщина со стариком и маленькой девочкой на руках.

— Помогите ради Христа! Двое суток не емши, замерзаем, помогите…

— Откуда вы? — спросил Арефьев у старика, когда их накормили горячей кашей и согрели чаем.

— С под Истры тикаем, немцы, нехристи, видать, дамбу взорвали, все деревни водой залило, чудом успели, а сколь народу потопло, сколь животины, вода-то ледяная, ох беда. А он, гад, по мостам прошел…

— Так то ж наши водохранилище спустили, чтоб немцев остановить… — вырвалось у Владимира.

Старик глянул на него, нахмурил брови и махнул рукой:

— Не могет такого быть, чтоб воду пустили, а мосты немцу оставили, что ты, сынок, рази товарищ Сталин такое допустил бы? Нет, немцы это, душегубы, столь народу залили, столь народу… — Он мазнул ладошкой по помокревшим глазам и, тяжко вздохнув, попросил:

— Угости, сынок, табачком на дорожку.

Владимир молча сунул старику пачку махорки и отошел. В голове звучал хриплый голос старика: «Не могет такого быть…»

— Эх, дед, лучше тебе не знать, как оно «могет быть…».

Тихий перестук колес успокаивал. Третьи сутки эшелон шел практически без задержек. Вангол и Гюнтер всласть выспались и подолгу беседовали. В основном Гюнтер рассказывал о своем пребывании «там», в ином мире. Он показывал пальцем себе под ноги и многозначительно говорил: там. А там был пол теплушки, а под ним летящие шпалы и километры российской земли.

— Да, Россия огромная страна, слишком огромная, потому никто ее и не смог завоевать, сколько ни пытались.

— Гюнтер, а как же монголо-татары?

— Это вы про монголо-татарское иго, что ли, Вангол?

— Ну конечно.