Читать книгу "Князь-пират. Гроза Русского моря - Василий Седугин"

— Что делаешь, а? Почему ты меня позоришь при всем честном народе, а?

— Заакал, шут гороховый! — с вызовом отвечала она. — Ты лучше власть употреби, побей меня как следует! Ну, что встал, как пень? Вот плетка, отхлещи как следует непутевую твою жену!

Но у него рука на нее не поднималась. Он даже представить себе не мог, чтобы сделать больно женщине, тем более такому обожаемому существу, каким была Доминика.

— Ты даже на это не способен! — презрительно кидала она ему в лицо. — Скажи, а на что-нибудь вообще ты способен?

«А правда, способен ли я на смелые решения в любви? — спросил он себя, стоя перед Ефросиньей. — Меня топчут, а я терплю. Разве можно вынести такое?»

И он сказал:

— Пригласи в гости. Хочу посмотреть, как живешь.

— Высоким гостям всегда рады, — ответила она. — Проходи, князь, будь как дома.

Через три дня, прощаясь, он сказал ей:

— Как приеду в Новгород-Северский, сразу стану разводиться со своей женой. Уставы князей разрешают развод при неверности супруги. Меня ничто не остановит. Жди моего приезда в Киев, я тогда буду свободным человеком, и мы соединим свои судьбы.

Дворец встретил его шумом и гамом. Приехали половцы, родственники жены, расползлись по многочисленным помещениям, разнесли вонь степных кочевий. Святослав жал им руки, обнимался, старался быть радушным и приветливым, а сам едва сдерживал копившееся раздражение от громких разговоров, от того, как за едой гости чавкают и вытирают о свои штаны жирные ладони, как будто не дадены им рушники.

Доминика ходила радостной и счастливой, как всегда при приезде родни. Она уже была пьяна и встретила Святослава наигранно-весело, при всех показательно поцеловала в губы, усадила рядом и налила чару вина:

— Выпей, супруг, за дорогих гостей!

Святослав пил мало и вскоре ушел в свою горницу отдохнуть с дороги. После всего происшедшего в голове было пусто, не хотелось ни о чем думать. Но он чувствовал, что продолжает любить свою жену, что Ефросинья отошла куда-то в сторону, и было стыдно и совестно перед ней, но он был однолюб и ничего с этим не мог поделать. Помаявшись, он незаметно для себя уснул.

Проснулся, когда солнце садилось за крыши домов. «Нельзя спать перед заходом солнца, — вспомнил он слышанный в детстве совет матери. — Голова болеть будет». И, действительно, голова была как чугунная. Впрочем, может, с дороги да от выпитого, хотя и выпил он всего лишь чарочку. Пойти к Доминике, может, у нее какой настой от головной боли есть?

Он подошел к ее светлице и открыл дверь. То, что представилось, потрясло его. На кровати сидела его жена и молодой половец, и они целовались. Он увидел ее обнаженное тело, наполненные страстью глаза, растрепанные волосы… Особенно его поразило то, что Доминика не испугалась при его появлении, а лишь чуточку отстранилась от любовника и сказала капризно:

— Вечно ты не вовремя…

Он круто повернулся и вышел, не помня себя, ворвался в свою горницу, упал плашмя на кровать. Сколько раз намекали, что жена неверна ему, и вот теперь он увидел собственными глазами. Какая низость! Какой позор!.. То, что три дня пробыл с Ефросиньей, он забыл, ему виделась только картина измены Доминики с половцем. Нет, дальше терпеть нельзя, решил он про себя. Надо рвать с ней все отношения окончательно. Иначе каким он мужчиной будет, если станет колебаться? А самому ему в это время хотелось, чтобы ничего не менять, чтобы все осталось по-прежнему, чтобы рядом с ним была она, его любимая супруга, его Доминика…

В дверях послышался шорох, отстраненный голос жены спросил:

— Ну и что ты будешь делать теперь?

Он — в подушку:

— Уйду. Насовсем уйду от тебя…

— Никуда ты не денешься, — издевательским тоном произнесла она. — Ты не способен. Ни на что ты не способен, кроме войны. Вот этим и занимайся, а другим жить не мешай.

«Другим» — это ей, понял он. Он не должен ей мешать путаться с другими мужиками. И это она ему говорит открыто, как само собой разумеющееся! И ему вдруг захотелось сказать ей что-то обидное, задеть и унизить. Тут он вспомнил про Ефросинью и проговорил с торжеством в голосе:

— А я тоже тебе был неверен!

В ответ она рассмеялась, презрительно, дерзко:

— Врешь! Выдумал, чтобы сделать мне больно, отомстить. Никакой другой женщины у тебя нет. Да и никогда не будет!

— А вот и есть! А вот и есть! — упрямо твердил он.

— Ты и соврать-то не умеешь, — вздохнула она притворно, будто жалея его, и это было ему особенно обидно и досадно. Тогда он вынул из кармана платочек, который подарила на прощанье Ефросинья, и, протягивая его жене, настойчиво проговорил:

— Вот, убедись, даже запах ее остался.

Она поднесла платочек к лицу, понюхала, потом еще раз взглянула на него и уже зло, с ненавистью:

— Выходит, ты только прикидываешься святошей! А в тихом омуте черти водятся! Да еще меня смеешь обвинять! Ну, этого я тебе никогда не прощу!

Доминика заперлась в своей светлице, и как ни пытался Святослав войти к ней, она его не пустила. А рано утром, когда он спал, она уехала из Новгород-Северского вместе с половцами.

Без нее дворец будто опустел. Как неприкаянный ходил он по нему, казнил себя за то, что проговорился про Ефросинью, жалел, что связался с этой женщиной в Киеве, что все сломал в своей жизни, сам того не желая. Если бы можно было вернуть прошлое, пусть с короткими и зыбкими радостями, но наполненное любовью к Доминике, он бы согласился на это не колеблясь… И вдруг вспомнил, как однажды, еще пятнадцатилетним юношей, когда он возвращался с охоты и только что выехал из леса, с холма увидел город, притулившийся возле широкой Десны, воды которой блестели в лучах полуденного солнца, разброс домов в кущах садовых деревьев и княжеский дворец среди них. И его грудь внезапно наполнилась теплом и светом: там, в этом дворце, в одной из светлиц живет его Доминика, чудесное существо, которое дарит ему радость. Именно в этот день он впервые почувствовал любовь к ней, и эта любовь жила с ним до сегодняшнего дня. И он хотел бы жить с ней до конца дней своих!

В этих переживаниях и застал Иван Берладник князя, когда прибыл к нему с берегов Русского моря. Зная о добром и жалостливом характере князя, он в своих повествованиях о странствиях и скитаниях тотчас подпустил слезу, умолчав, разумеется, про морские похождения.

Святослав в волнении ходил по горнице, изредка всплескивал руками, произносил сокрушенно:

— Ах, вот ведь как бывает… Надо же такому случиться… Какая несправедливость! Какой произвол!.. Боже ж мой, Боже ж мой…

Когда Иван закончил словоизлияния, он сочувственно проговорил:

— Чем тебе помочь, голубчик, прямо не знаю. Свободных княжеств у меня нет, все разобрали Рюриковичи, даже глухого городка не имеется, уж поверь мне. Ах, вот беда какая, такая напасть…