Читать книгу "Вся la vie - Маша Трауб"

   За два часа сидения в невзлетающем самолете папа мальчика успел выпить бутылку ликера, съесть все домашние бутерброды и самолетный обед, поругаться с женой, покурить в туалете, поругаться со стюардессой, обматерить капитана, позвонить и обматерить турфирму, обматерить жену, дать подзатыльник ребенку, бурно поаплодировать объявленному взлету, полезть целоваться к стюардессе и уснуть.

   В самолете все перезнакомливаются и обмениваются впечатлениями от предыдущих поездок. Кого-то укусил кролик, у кого-то ребенок «вошел» в стеклянную витрину и так порезался, что ужас. И врач долго не приезжал. А один мужчина вспомнил, как проснулся утром в постели с якуткой.

   – С какой якуткой? – встрепенулись его соседи.

   – Со страшной, – ответил мужчина.

   Не знаю, как другие, но я всегда выразительно фыркаю, когда вижу, как фотографы укладывают в красивую позу другую девушку. «Ой, нет, я еще не загорела», «Нет, не надо в купальнике», «Нет, не сегодня…» – отбрыкиваюсь я от отельных папарацци. А, глядишь, день на четвертый послушно ложусь в красивую позу. А дома вставляю фотографию в рамочку. Обложечное фото с голубым фоном на тумбочке – точно из Турции. А когда еще будет случай вот так вот лечь? Или сделать семейный портрет – где красавица мама, папа с мужественно-обветренным лицом и чудо-ребенок на фоне пальмы?

   В памяти мобильного телефона появляются новые номера: Катя-море, Лена-Турция… Мы договаривались созвониться, встретиться, дружить домами. С энтузиазмом. С энтузиазмом, наверное, потому, что понимали – даже если созвонимся, то вряд ли встретимся, а если встретимся, то вряд ли подружимся домами.

   Я точно знаю – турецкого леденца на палочке четырехлетнему ребенку хватает до самолета. Если дать ему леденец в середине очереди на регистрацию, то он будет молчать до «накопителя». А это дорогого стоит.

   Дорога домой всегда кажется короче. И это маленькое счастье. Короткая память – это тоже счастье.

   – Вон наши пошли, скорее. Вы же наши? – спросила меня женщина с мужем и ребенком. Я кивнула.

   – А вон та, видите, дамочка в зеленой куртке, тоже наша, – сказала женщина.

   Мы массово ехали в Лапландию.

   – А у вас в номере три полотенца или четыре? А сауна в номере есть? Тоже нет? – Женщина поймала меня на завтраке. – А у той женщины есть, хотя она столько же заплатила. Вот вы сколько заплатили? Пойдете разбираться? Нет? Зря. Их тут строить надо. А то, думают, русские все схавают. Тебя как зовут? Маша? А меня Катя. Ты с Москвы? А я с Перми. В Турции были, правда, там и то лучше. А здесь – ни детской комнаты, ни няньки. – Катя отошла к той, тоже «нашей», женщине, которая сменила зеленую куртку на зеленый свитер.

   – Вот Маша с Москвы, у нее тоже сауны нет, – услышала я.

   – Девушка, здесь очередь, между прочим. Вы сколько раз катались – один или два? Ни разу? Тогда вставайте. Что вы толкаетесь? Здесь девушка с ребенком еще ни разу! – Мы катались на собачьих упряжках.

   – А вы ему скажите, что у меня нет других варежек! Где я их возьму сейчас? И вообще, что это за безобразие? Они их голодом морят, а потом у нас дети мерзнут! – кричала моя новая приятельница Катя экскурсоводу. Тихая собака с голубыми глазами съела на наших глазах ребенкину варежку. Катина дочь стояла рядом с собакой и рыдала. Наш Вася требовал ответа на вопрос, куда потом денется варежка – останется в животе или собака ею покакает.

   – Да сдохнет собака, – объяснила Васе Ка-тя. – Не реви, я сказала! – заорала она на дочь. Вася с девочкой замолчали в один момент.

   Экскурсия продолжалась. Катина дочь озябшей без варежки рукой тянула маму. Девочка хотела в туалет.

   – Терпи, я сказала, – уговаривала дочь Ка-тя. – Ладно, пошли. – Катя завела девочку за ближайшее дерево, потому что на собачьей ферме туалета не было. – Куда же вы идете, мужчина? Не видите, что ли? Здесь дети писают, – услышала я Катин голос.

   – А рога настоящие? А чё такие маленькие? А шкура давно тут лежит? Другой нет? А то это какая-то плешивая. – Катю понимали везде. Даже в сувенирном магазине на Полярном круге. – Слушай, хочу мужу рога привезти, – толкнула она меня. – Нормально или обидится, как ты думаешь?

   – Маша, Маша с Москвы, подожди! – крикнула мне Катя в вестибюле. – Слушай, а давай я свою оставлю твоему, а мы съездим в магазин. А такси пополам. – Катя хотела оставить свою дочку на моего мужа для пригляда: «Он у тебя вроде спокойный».

   На моего мужа часто хотят оставить детей. У него внешность располагающая и голос тихий и приятный. Он все время читает и не орет. И еще он очень порядочный.

   Это я случай вспомнила. Мы в Турции как раз были. Наш Вася подружился с мальчиком Степой. Мальчик был хороший. Они вместе плавали, бегали, опять плавали, пока не пришло время обеда.

   – Степа, а где твои родители? – спросила я мальчика. Степа пожал худыми плечиками и улыбнулся.

   – А ты с папой или мамой приехал?

   – С папой.

Папа появился на обеде в ресторане. Нам пришлось брать Степу с собой – не оставлять же ребенка голодным. Папа казался нормальным, во всяком случае, трезвым. Он даже не удивился, что сын сидит с посторонними людьми и ест макароны.

   – Все нормально? – спросил он сына, когда я открыла рот, чтобы доложить о том, что делал его сын всю первую половину дня.

   Степа опять пожал плечиками и улыбнулся.

   – Побудь еще здесь. Мне позвонить надо, – сказал папа мальчику и обратился к моему му-жу: – Пусть с вами побудет.

   Муж кивнул. Степа провел с нами два полных дня. Его папа приходил утром, пожимал руку моему мужу и велел Степе «не куролесить». За сыном он приходил вечером и опять пожимал руку моему мужу. Я люблю детей, но к концу второго дня меня трясло. Потому что пока мой муж водил мальчишек на море, читал им книжку и играл в мяч, Степин папа делал то же, что и я. Я обычно лежу на солнцепеке и двигаюсь только для того, чтобы перевернуться со спины на живот и обратно. Мой муж называет этот процесс загорания «на вертеле». Так вот Степин папа тоже лежал. В тени и с пивом.

   На третий день Степин папа лежал не один, а с девушкой. Нет, скорее, с женщиной. Вот на это я и среагировала. А еще на то, что Вася стал ревновать своего папу к Степе. А Степе Вася надоел – ему было интереснее играть с дядей. Теперь любая игра заканчивалась скандалом. Если Васин папа отдавал пас Васе, то обижался Степа, если Степе – то начинал злиться Вася. Пробовали установить очередность. Без толку. Потому что нечестно. И считалка нечестно, и орел-решка – нечестно, и уступать, как другу – тоже нечестно.

   С чтением тоже не заладилось. Вася хотел один рассказ, Степа другой. Муж уговаривал Васю согласиться со Степой. Вася соглашался, но в этот момент «передумывал» Степа. В общем, надо было их разводить по разным углам, тем более что Степа был, конечно, хорошим мальчиком, но даже не дальним родственником.