Читать книгу "Жертвоприношения - Пьер Леметр"

Камиль берет его, все еще держа кружку в другой руке. Луи начинает с извинений.

— Оставь! Что случилось?..

— Мадам Форестье ушла из больницы…

Короткая пауза. Пришлось бы кому-нибудь писать биографию Камиля Верховена, бóльшая ее часть оказалась бы посвящена истории таких пауз. Луи, которому это известно, тем не менее продолжает размышлять. Какое место на самом деле занимает исчезнувшая женщина в жизни Камиля? И является ли она истинной и единственной причиной его поведения? И что от экзорцизма есть в занимаемой им позиции? По крайней мере, молчание майора Верховена красноречиво говорит о том, какой удар нанесен его жизни.

— Когда она исчезла?

— Неизвестно. Ночью. Медсестра заходила около десяти вечера, она с ней разговаривала и казалась спокойной, но уже через час заступившая на смену новая медсестра обнаружила, что в палате никого нет. Мадам Форестье оставила бóльшую часть одежды в шкафчике, чтобы создать впечатление, что она просто ненадолго вышла. Они и правда не сразу поняли, что она действительно сбежала.

— Что говорит охранник?

— Что у него проблемы с простатой и он иногда задерживается в туалете.

Камиль отпивает глоток кофе.

— Сию же минуту отправь кого-нибудь к ней на квартиру.

— Я уже сделал это, прежде чем позвонить вам, — отвечает Луи. — Ее никто не видел…

Камиль впивается взглядом в опушку леса, как будто оттуда может прийти помощь.

— Не знаете, есть ли у нее родственники? — спрашивает Луи.

— Нет, — отвечает Камиль, — не знаю.

На самом деле — знаю: у нее дочь в Штатах. Он вспоминает, как ее зовут. Ах да — Агата. Но он об этом молчит.

— Если она отправилась в гостиницу, найти ее будет труднее, но она ведь могла обратиться за помощью к знакомым. Попробую начать с ее работы.

Камиль вздыхает.

— Оставь, — говорит он, — я сам этим займусь. А на тебе Афнер. Есть что-нибудь?

— В настоящий момент ничего. Он, похоже, действительно исчез. По последнему его известному адресу никого. Те, кто его знал, утверждают, что не видели его с начала прошлого года…

— То есть с январского налета?

— Что-то в этом роде.

— Наверное, смотал куда-нибудь подальше…

— Так все и думают. Есть даже те, кто думает, что он умер, но никаких доказательств. Еще говорят, что он болен, такая информация появлялась уже неоднократно, но, учитывая его выступление в пассаже Монье, думаю, что говорить об этом не приходится. Мы продолжаем поиски, но, боюсь, впустую…

— А когда будут результаты экспертизы по смерти Равика?

— В лучшем случае завтра.

Луи выдерживает деликатную паузу — это особое качество его воспитания: молчать, прежде чем задать трудный вопрос. Наконец он прерывает молчание:

— Кто из нас сообщит дивизионному комиссару о мадам Форестье?

— Я.

Ответ сорвался с его губ. Слишком быстро. Камиль ставит кружку в раковину. Луи, которому никогда не изменяет интуиция, ждет. И продолжение следует:

— Послушай, Луи, я бы предпочел поискать ее сам. — Камиль просто видит, как Луи осторожно покачивает головой. — Думаю, что смогу ее найти… достаточно быстро.

— Как хотите, — соглашается Луи.

Оба понимают, что комиссару Мишар никто ничего сообщать не будет.

— Я скоро буду, Луи, — произносит Камиль. — Сначала у меня встреча, но сразу же после я приеду.

По его позвоночнику сбегает капля холодного пота, но совсем не оттого, что в комнате холодно.

7 часов 20 минут

Он быстро заканчивает одеваться, но уйти просто так не может, это сильнее его, он должен убедиться, что безопасность обеспечена, — набившее оскомину чувство, что все всегда зависит от него.

Камиль на цыпочках поднимается в мезонин.

— Я не сплю…

Он перестает осторожничать, подходит к кровати и садится.

— Я храпела? — спрашивает Анна, не оборачиваясь.

— Когда сломан нос, храпят всегда.

То, что Анна не поворачивается к нему, удивляет Камиля. Еще в больнице она постоянно отворачивалась, смотрела в окно. Считает, что я не могу ее защитить.

— Ты здесь в безопасности, здесь с тобой ничего не может случиться.

Анна качает головой — поди знай, согласна она с этим или нет.

Нет.

— Он найдет меня. И придет.

Анна переворачивается на спину и смотрит на него. Она ведет себя так, что Камиль уже начинает сомневаться.

— Это невозможно, Анна. Никому не известно, что ты здесь.

Анна только качает головой. Никаких сомнений в том, что она хочет сказать: можешь говорить что угодно, но он найдет меня и убьет.

Все происходящее начинает казаться наваждением, ситуация выходит из-под контроля. Камиль берет Анну за руку:

— После того, что с тобой случилось, нет ничего странного, что ты боишься. Но уверяю тебя….

Она снова качает головой, что на сей раз, вероятно, означает: «Как тебе объяснить? Ты все равно не поймешь…» Или: «Оставь, прекрати…»

— Я должен идти, — произносит Камиль, взглянув на часы. — Внизу есть все, что тебе может понадобиться, я тебе показывал…

Кивок. Поняла. Она все еще чувствует себя очень усталой. Даже в полутьме комнаты невозможно не заметить гематом и кровоподтеков у нее на лице.

Он ей все показал — кофе, ванную, аптечку. Он не хотел, чтобы она уходила из больницы. Кто будет следить за ее состоянием, кто снимет швы? Но он ничего не мог поделать: она нервничала, настаивала, истерично угрожала, что вернется в свою квартиру. Он не мог сказать, что ее там ждут, что это — ловушка… Что делать? Как? Куда ее везти? Разве что сюда, в глухомань…

Ну вот они и приехали, и Анна здесь.

Сюда никогда не приезжала ни одна женщина. Камиль даже мысли такой не допускал: Ирен была убита внизу, около входной двери. За четыре года все изменилось, он все переделал, но вместе с тем все осталось по-прежнему. «Отремонтировал» он и себя. Как сумел, потому что на самом деле отремонтировать себя невозможно: есть куски жизни, которые никак от себя не отлепить, оглядись только — они повсюду.

— Я сказал тебе, как себя вести, — снова звучит его голос. — Ты закры…

Анна накрывает его ладонь своей. Когда на руке шина, в подобном жесте нет ничего романтического. Он означает: «Ты мне все уже сказал, я поняла, иди».

Камиль уходит. Спускается по лестнице, выходит, закрывает дверь на ключ и садится в машину.

Для себя он все усложнил, но не для Анны. Брать на себя, держать мир на своих плечах. Интересно, будь он обычного роста, столь же остро переживал бы чувство долга?