Читать книгу "История твоей жизни - Тед Чан"

Роберт с превеликим трудом различал мельчайшие шевеления отдельных зародышей. Он только сейчас разглядел, что в результате их коллективного движения пена очень медленно перемешивается.

— Это причина лишь некоторых видов уродств. Например, когда ребенок рождается весь волосатый или покрытый пятнами. А вот если у младенца нет руки или ноги, или они покалечены, то это как раз и означает, что зародыши дрались. Вот почему питательный бульон нельзя делать слишком густым, особенно если им некуда деваться из сосуда — они становятся слишком буйными.

— И долго ты еще сможешь поддерживать их рост?

— Наверное, уже не очень долго. Трудно держать их живыми, если они не добрались до яйца. Я читал, что во Франции одного зародыша ухитрились вырастить до размера кулака, но у них, понятно, было другое оборудование. А я только хотел проверить, получится ли у меня хоть что-нибудь.

Роберт смотрел на пену и вспоминал доктрину преформации,[23]которую мастер Тревельян заставил их выучить наизусть: все живые существа были созданы давным-давно и одновременно, а те, что рождаются сейчас, есть лишь увеличение доселе невидимого. Хотя все рожденные кажутся новыми существами, их гомункулусам на самом деле множество лет, ибо на протяжении всей человеческой истории они переходили от одного поколения предков к другому, дожидаясь своей очереди родиться.

Фактически, ждали не только они — Роберт и сам, наверное, ждал до своего рождения. Если бы подобный эксперимент провел его отец, то крошечные фигурки, увиденные Робертом в реторте, оказались бы его нерожденными братьями и сестрами. Он знал, что зародыши неразумны, пока не доберутся до яйца, но задумался: о чем бы они грезили, если бы обладали разумом? Он представил ощущение собственного тела, все кости и органы у которого мягкие и прозрачные, как желатин, и как оно хватается за мириады своих двойников. Каково было бы ему смотреть сквозь прозрачные ресницы и понимать, что та далекая гора — это человек, да еще сознавать, что он — твой брат? Да еще знать при этом, что и он сможет стать таким же громадным, как этот колосс, если только доберется до яйца?.. Так и что ж в том удивительного, что они дерутся!

* * *

Изучение принципов номинации Роберт Стрэттон продолжил в Кембридже, в Тринити-колледже. Там он изучал каббалистические тексты, написанные столетия назад, когда номинаторов еще называли баалей шем, а автоматы — големами. Тексты, заложившие фундамент науки об именах: «Сефер йезира», «Содей разайя» Елеазара Уормского и «Хайей ха-олам ха-ба» Абулафия. Затем он штудировал алхимические трактаты, придавшие методам манипуляций с алфавитом более широкий философский и математический контекст: «Ars magna» Луллия, «De occulta Philosophia» Агриппы, «Monas Hieroglyphica» Джона Ди.

Он узнал, что каждое имя есть комбинация нескольких эпитетов, причем каждый из них обозначает специфическую особенность или способность. Эпитеты создаются путем сочетания всех слов, описывающих желаемую особенность — однокоренных и этимонов[24]— из живых и уже мертвых языков. Выборочно замещая и перемещая буквы, можно выделить из этих слов их общую сущность, которая и будет определять эту особенность. В некоторых случаях эпитеты можно использовать как базы для триангуляции,[25]позволяющей создавать производные эпитеты для особенностей, не описанных в любом из языков. Весь процесс опирается на интуицию не меньше, чем на формулы; а умение подбирать наилучшие перемещения букв есть талант, которому научить невозможно.

Он изучал современные методики номинальной интеграции и факторизации. Первая — средство, с помощью которого набор эпитетов преобразуется во внешне случайную цепочку букв, составляющую имя, а вторая — средство разложения имени на составляющие его определения. Не каждый метод интеграции имел соответствующую технику факторизации: мощное имя могло после рефакторизации превратиться в набор эпитетов, отличающихся от тех, из которых оно было создано, но такие эпитеты как раз по этой причине часто оказывались полезными. Некоторые имена сопротивлялись рефакторизации, и номинаторы упорно стремились разрабатывать новые методики проникновения в их секреты.

Ныне система номинации переживала нечто вроде революционного взрыва. Давно были известны два класса имен: для оживления тел и для создания амулетов. Амулеты здоровья носили для защиты от ран и болезней, другие, к примеру, делали здания более устойчивыми к пожарам или оберегали корабли во время странствий. Однако в последнее время различия между этими категориями имен стали менее четкими, что привело к поразительным результатам.

Зарождающаяся наука термодинамика, установившая факт взаимопревращаемости теплоты и работы, недавно объяснила, каким образом автоматы черпают свою движущую силу — они поглощают теплоту из окружающей среды. Воспользовавшись этим усовершенствованным пониманием природы теплоты, некий номинмейстер из Берлина разработал новый класс амулетов, позволяющий телу поглощать тепло в одном месте, а выделять его в другом. Холодильные устройства, использующие подобные амулеты, оказались проще и эффективнее тех, где применялось испарение летучих жидкостей, и получили широкое коммерческое применение. Сходным образом амулеты обеспечили и усовершенствование автоматов: номинатор из Эдинбурга создал амулеты, охраняющие предметы от их обычной привычки пропадать в самый нужный момент, и это позволило ему запатентовать новый класс домашних автоматов, умеющих возвращать предметы на место.

После окончания колледжа Стрэттон поселился в Лондоне и стал работать номинатором на мануфактуре Кода, одном из ведущих производителей автоматов в Англии.

* * *

Сопровождаемый своим гипсовым автоматом последней модели, Стрэттон вошел в здание фабрики — огромное кирпичное строение с застекленными окнами на потолке. Половина здания была отведена под обработку металла, а вторая — керамики. В каждой из секций извилистые дорожки соединяли различные помещения, которые предназначались для очередной стадии превращения сырья в готовый автомат. Стрэттон со своим автоматом вошли в керамический цех.

Они двигались вдоль рядов низких чанов, где смешивалась глина. В разных чанах хранились различные сорта глины — от обычной красной до тончайшего белого каолина. Чаны напоминали огромные кружки, налитые до краев жидким шоколадом или густыми сливками; лишь сильный минеральный запах нарушал иллюзию. Перемешивающие глину лопасти соединялись системой шестерен с ведущим валом, который помещался под самым потолком и тянулся вдоль всего помещения. Цех замыкал автоматический двигатель — чугунный великан, без устали вращающий рукоятку ведущего вала. Проходя мимо него, Стрэттон отметил легкую прохладу — двигатель поглощал из воздуха теплоту.