Читать книгу "Я чувствую тебя - Ирэне Као"

Мы останавливаемся перед картиной, и на мгновение у меня перехватывает дыхание: ноги дрожат, сердце бьется сильнее обычного, в желудке все вверх тормашками. Возможно, это симптом синдрома Стендаля[74], однако я уверена, что во мне что-то сдвинулось. Я изучала этот шедевр по книгам, но, увидев его вживую, была невероятно впечатлена, хотя сюжет не отличается оригинальностью: Мадонна и Младенец убивают змею, олицетворение первозданного греха, в присутствии Святой Анны.

– Красиво, правда? – спрашивает меня Мартино.

– Невероятно, – отвечаю ошеломленно. Картина была создана пять веков назад, но выглядит такой живой, такой… современной.

– Представляешь, она была написана для алтаря собора Святого Петра, но потом заказчики отказались, – объясняет Мартино с видом знатока.

– А почему?

– Картина была признана скандальной, ее назвали еретической.

Взглядом я приглашаю его продолжать, желая узнать побольше.

– Посмотри на Иисуса, – говорит Мартино, указывая на фигуру. – Это ребенок, но он выглядит взрослым, ну или чересчур взрослым, чтобы быть изображенным без одежды.

И правда, у Младенца уже определившаяся мускулатура и выраженный половой орган, эти детали выделяются в неповторимой игре светотени, созданной художником.

– Теперь, посмотри на Мадонну, – продолжает Мартино. – Она похожа на женщину из народа: глубокий вырез на платье, пышная грудь на виду…

– Да, ее красоту можно назвать подчеркнуто чувственной, – комментирую, не отрывая глаз от картины, – почти вызывающей.

Мартино кивает:

– Говорят, что моделью Караваджо для это картины стала некая Лена, знаменитая проститутка, которая позировала ему и для «Мадонны Пилигримов».

– Зная биографию Караваджо, меня бы это не удивило. – Я улыбаюсь при мысли об этом сумасшедшем художнике, всегда окруженном женщинами. – Конечно, Мария и Христос очень реалистичны. Выглядят намного живее и человечнее святой Анны.

– Действительно. – Лицо Мартино освещается, и я вижу, как заметки на полях книг, которые он штудировал, мысленно пробегают перед его взором. – По мнению некоторых ученых, истинный мотив отказа от этой картины Караваджо кроется в чересчур отстраненном образе святой, которую принято олицетворять с Божьей милостью.

– Святая Анна, и правда, напоминает бронзовую статую. Стоит со сложенными руками и смотрит с выражением отвращения на лице, но ничего не предпринимает, чтобы убить змею, – замечаю, будто все происходит у меня перед глазами.

– Может быть, в образе святой Анны Караваджо хотел рассказать нечто о нас, о нашей человеческой сути, – задумчиво произносит Мартино.

– Потому что никто так не собран и не решителен перед лицом зла, как Дева Мария. Скорее наоборот, зачастую люди поддаются его очарованию.

Согласна и сразу же примеряю к себе эту мысль. Она напрямую касается моей затянувшейся истории с Леонардо. Он – мой грех, мой змей-искуситель: ядовитый и одновременно притягивающий, очаровывающий настолько, что этому невозможно противостоять.

– Действительно, именно Мария является главной героиней этой картины, – продолжает Мартино с компетентным видом.

– Без сомнения, – эхом отзываюсь я.

– Посмотри на выражение ее лица, – Мартино кладет мне руку на плечо, указывая на Марию кивком подбородка. – Она несгибаема. Она приняла решение и знает, что нужно делать. Держит Иисуса под мышки – поддерживает его и указывает направление. И именно Дева Мария раздавливает ногой голову змеи.

– А ребенок просто повторяет за ней, ставя свою ножку на ногу матери, – вторю его объяснению.

– Младенец учится это делать, – говорит Мартино. – Мария словно указывает ему, что для того, чтобы уничтожить зло, надо прежде посмотреть ему прямо в лицо. Нужно опознать его и принять меры.

– Чтобы потом избавиться окончательно, – завершаю я. И при этом что-то шевелится в глубине моей души.

Внезапно я понимаю, что нужно делать и как поступить. Думаю снова об открытии ресторана сегодня вечером, и у меня в голове все проясняется: я не должна туда идти. Это голос Гайи, моя совесть разговаривает со мной через нее. Отказаться от приглашения – это единственный способ устоять перед искушением. Я танцевала с дьяволом, но теперь знаю, что должна держаться от него подальше.

Мартино продолжает свои объяснения, пространно рассуждая об освещении, драпировках, игре светотени, но я уже не слушаю его. Мои мысли далеко, я обдумываю наиболее безболезненный способ сообщить Филиппо, что сегодня вечером не пойду с ним.

* * *

После посещения Галереи, мы выходим в парк вокруг Виллы и присаживаемся на скамейку в тени дерева. Голова кружится, со мной это случается иногда, когда я выхожу из музея или кино, и эффект еще усиливается от августовской жары.

– Ты задумчивая, – говорит Мартино.

– Да?

– Ага.

– Я просто устала, – отвечаю тихо, со вздохом. – Искусство в больших дозах утомляет, знаешь?

– Ну, не думаю, – Мартино покачивает головой и изучающе смотрит на меня, – ты мне кажешься очень грустной, Элена. Ты уже довольно давно выглядишь потухшей.

Кошмар… никогда бы не подумала, что этот самый обычный парень может быть таким чувствительным, каким-то образом ему удается заглянуть мне прямо в душу.

– Насколько давно? – спрашиваю. Жалкая попытка перевести разговор с проблемной точки на другую тему.

У Мартино уже готов ответ:

– Я помню, когда в последний раз видел тебя счастливой: в тот день, когда ты вышла из Сан-Луиджи с тем мужчиной.

Я опускаю глаза, чувствуя, что краснею до самых корней волос. Это был тот день, когда Леонардо похитил меня, чтобы отвезти на море, – один из самых прекрасных дней, что мы провели вместе.

– А кто это был? – спрашивает Мартино. Его голос смелеет: – Ведь это не был твой парень, правда?

– Почему ты так думаешь?

– Ну, если бы это был твой жених, ты бы нас познакомила.

– Да, это не был мой парень, – признаюсь. Нет смысла ему врать, я знаю, что могу доверять этому чистому взгляду. – У меня был сложный период, и я должна была выбрать между двумя мужчинами: Филиппо, моим женихом, и Леонардо, мужчиной, которого ты видел в тот день. – Не могу подобрать слов, чтобы описать эти последние месяцы. – Но теперь все кончено. Я сделала свой выбор, это Филиппо, – заключаю, пожалуй, не очень уверенно.

Мартино смотрит на меня в упор, будто не веря:

– Знаешь, в тот день, когда я увидел тебя рядом с… Леонардо, – он произносит это имя как что-то жизненно важное, – в твоих глазах было нечто, у тебя был совсем другой взгляд, более живой.