Читать книгу "Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго"

Консуэла была внебрачной дочерью Роберто Кофреси, самого отважного и прославленного пирата на Карибах, и его любовницы — высокой пышногрудой мулатки, которую свободная чернокожая женщина родила от белого солдата. От матери Консуэла унаследовала золотистую кожу, роскошное тело и стройные ноги. А волосы у нее были как у пирата. У Консуэлы никогда не было зеркала, но она знала, что цвет глаз у нее меняется в зависимости от освещения и это завораживает мужчин, которых она утешала.

Она гордилась своим прославленным отцом, кто, подобно Северо, навещал двух Консуэл без предупреждения и оставался ровно столько, сколько требовалось, чтобы по нему скучали, когда он отсутствовал. Пират поселил Консуэлу и Консуэлу в домике на побережье в окрестностях Кабо-Рохо, своего родного городка. Он привозил им безделушки и монеты, оловянные ложки, шали с бахромой и расписной фарфор с кораблей, которые грабил. Роберто предпочитал хорошо снаряженные североамериканские грузовые суда. Он говорил Консуэле, что английский язык похож на собачий лай и что янки высокомерием и жестокостью превосходят даже испанцев.

Испанское правительство не слишком активно преследовало пиратов, если они не трогали корабли под испанским флагом. Однако деяния Роберто и его жестокое обращение с пленными моряками вынудили испанцев начать охоту на удачливого морского разбойника с дурной репутацией. В 1825 году он был схвачен и казнен в Сан-Хуане, в крепости Эль-Морро. Несколько дней спустя военные заявились к двум Консуэлам, чтобы отыскать награбленные сокровища. Они обшарили жилище, забрали все имеющее хоть какую-то ценность, а затем подожгли дом. Консуэле было десять лет. Она плохо помнила последующие три-четыре года, только то, что они с матерью шли, и шли, и шли, пока не добрались до Понсе — шумного портового города на берегу Карибского моря, где Консуэла-старшая зашла в таверну и надолго там задержалась: она стала утешать завсегдатаев. Консуэла-младшая в первый раз почувствовала на своем теле руку мужчины в одиннадцать лет.

После смерти матери Консуэла покинула Понсе и двинулась на запад, к руинам их сгоревшего дома, но до цели не дошла. Она знала толк лишь в одном деле и, усталая и голодная, обрела пристанище и работу на пересечении дорог к северу от Гуареса, в хижине позади бара. Она утешала всех, кто мог заплатить деньгами или продуктами. Несколько монет она принимала так же благосклонно, как и жирную курицу, поэтому даже беднейший кампесино, который обрабатывал самую скудную почву, мог надеяться на встречу с ней. Однажды Северо Фуэнтес зашел в бар на пересечении дорог в поисках работников. Он заметил на крыльце хижины Консуэлу, прислонившуюся к косяку никогда не закрывавшейся двери. Через пару дней он увез ее в домик у моря, и все надежды кампесинос на утешение исчезли вместе с ней.

На следующее утро Северо проснулся в одиночестве, когда рассвет только окрасил небо в пурпурный цвет. Консуэла была в саду и собирала пряные травы.

Она подняла глаза и увидела, как Северо стоит в дверях, совершенно голый, и как поблескивают в лучах солнца волоски у него на теле. Он с веселым криком кинулся в море, поплыл, ритмично выбрасывая из воды мускулистые руки — одну, другую, одну, другую…

К его возвращению Консуэла нагрела воды в сарае и, смыв соль с тела и волос Северо, указала на чистую смену белья, перекинутого через перила. Пока он одевался, она сварила кофе и разлила крепкий горячий напиток по кокосовым чашкам.

Какое-то время они молча сидели, наблюдая за тем, как светлеет небо и капельки росы скользят по длинным узким желобкам пальмовых листьев. Отпив кофе, Консуэла вернулась в кухонный сарайчик и вышла с тыквенной чашей, наполненной теплой мыльной водой, с кожаным ремнем для бритвы и лезвием. Засунув за воротник Северо чистую тряпицу, она неторопливыми движениями сняла с его лица и шеи шестидневную щетину и в конце обтерла щеки и подбородок водой с ароматом жасмина. Спустя несколько минут, оседлав своего глупого коня, он направился в тростниковые заросли, а Консуэла смотрела ему вслед.

Северо двинулся той же дорогой, что и прошлой ночью, но, подъезжая к Лос-Хемелосу, свернул налево, в сторону холмов, вместо того чтобы ехать прямо к сахарному заводу. В этот ранний час невольники еще находились в бараках, но скоро уже должен был прозвонить колокол, объявляя о начале нового рабочего дня. Северо направил Бурро вверх по крутому галечному склону, который заканчивался ровной площадкой, поросшей мягкой ярко-зеленой травой. Холм сплошь зарос колючими лимонными и грейпфрутовыми деревьями, гуайявой, маракуйей, кустами ежевики. Глядя снизу, из долины, невозможно было догадаться, что вершина у него плоская как доска и что весь день напролет ее остужает легкий ветерок. Если срубить высокие деревья, отсюда открылся бы изумительный вид на поля, пастбища, реку, подернутые дымкой горы и сияющее Карибское море.

«Ей понравится», — подумал Северо. Он спешился и обошел площадку, срезая с помощью мачете побеги, подросшие со времени его последнего приезда.

Вершина холма казалась Северо Фуэнтесу идеальной площадкой под строительство новой, настоящей касоны для плантации Лос-Хемелос. Его воображение рисовало каменный дворец с черепичной крышей, в котором будет жить Ана. Управляющий взял у нее план дома с крытой круговой верандой и добавил изменения с учетом места. Он представлял себе, как Ана сидит в тенистом углу балкона и ветерок обдувает ее плечи. На ней светло-зеленое платье, как в тот день, когда он впервые увидел ее, а черные волосы зачесаны наверх, приоткрывая изящную линию шеи.

В тот первый день его внутренний голос, до этого годами молчавший, произнес: «Вот твоя жена». Ана будет принадлежать ему. Она, а заодно и Лос-Хемелос. Голос не упомянул Лос-Хемелос, но вскоре стало понятно, что Ана и гасиенда составляют единое целое. Северо знал: идею поехать на Пуэрто-Рико предложила Ана, а Рамон с Иносенте просто подчинились.

Северо ничуть не сомневался, что после смерти брата Рамон быстро утратит интерес к предприятию. Тропики сокрушали мужчин и покрепче. Десятки тысяч пионеров воспользовались королевским декретом от 1815 года, который призывал белых поселенцев осваивать колонии и богатеть. Они рассчитывали лет через пять вернуться обратно, и по возможности с приличным капиталом. Как и многие европейцы, мечтавшие сколотить состояние на сахаре, Рамон и Иносенте были спекулянтами, а не земледельцами. Небольшой суммы денег, оптимизма и желания трудиться не покладая рук было недостаточно. Чтобы добиться успеха, требовались жесткость характера, сила и способность заглушать угрызения совести, терзавшие всякий раз, когда взгляд натыкался на черную кожу. Ни Рамон, ни Иносенте не обладали такими качествами, но Ана была другой — Северо сразу это почувствовал. А в тот день, когда она посмотрела ему в глаза и сказала: «Найди их», уверился окончательно. Он знал: подобно ему, Ана была достаточно жестока, чтобы выжить здесь, а близнецы — нет.

Северо предвидел: лишившись брата, Рамон вскоре усомнится в своей способности управлять плантацией. Дон Луис уже посеял зерна сомнения в его душе. Виды на гасиенду Лос-Хемелос он имел давно, но в настоящее время еле управлялся с собственным хозяйством, хотя и сумел наскрести денег, чтобы ссудить близнецам. В его интересах было постоянно держать братьев в должниках и, таким образом, позволить им наладить дела на плантации, пока он не поправит свое финансовое положение. А потом он потребовал бы возвращения ссуды. Однако у Луиса была одна слабость: он был человеком порочным. Луис распутничал и насиловал рабынь, но это было только началом. Он врал, и в течение многих лет это было на руку Северо, поскольку Луис постоянно просил у него взаймы. К его чести, в случае выигрыша он возвращал долг, но никто не может выигрывать все время. Если Луис не проматывал деньги в карты, то спускал их на петушиных боях. Если не там, то на скачках. А Северо выжидал. Управляющий решил, что не позволит Луису заполучить Лос-Хемелос. И если пришлось бы выложить собственные сбережения, чтобы уплатить долги Рамона и Иносенте, он сделал бы это. Если Ане суждено было принадлежать ему, гасиенда должна достаться ей, и он станет защищать ее интересы.