Читать книгу "Предзнаменование - Валерио Эванджелисти"

— Мишель, пойдем с нами, — говорил голос, который Молинас распознал как голос Рондле. — Дорогой тебе человек заразился чумой и теперь умирает.

— Дорогой мне человек? Но кто?

— Конечно, прошло много лет с тех пор, как мы видели ее в последний раз… Но мы с Робине убеждены, что это Магдалена, твоя жена.

Молинас подскочил. Нотрдам вскрикнул:

— Но этого не может быть! Вчера вечером она уехала из города вместе с детьми…

— Если это была она… я не уверен… она согласилась проехать часть пути на повозке alarbres. Контакт с больными и умершими… Сам понимаешь. Alarbres и рассказали мне… Она сошла с повозки уже в лихорадке.

— А… дети? — заикаясь, спросил Нотрдам.

— Они все время были при ней. Двое. Малышка уже умерла, а мальчик умирает рядом с матерью.

До ушей Молинаса донеслось глухое рыдание, потом хриплый голос Нотрдама произнес:

— Проводите меня к ней, прошу вас! Я не хотел…

— Чего не хотел? — спросил Робине.

Рондле вмешался:

— Оставь, Франсуа. Пойдем, Мишель, это недалеко.

Когда голоса стихли, Молинас перевернулся на спину. Несмотря на лихорадку, а может, благодаря ей мозг работал интенсивно и четко. Исчезновение Магдалены было бы ему очень на руку. Главный свидетель уходил со сцены. Из груди Молинаса вырвался вздох облегчения. Нет, не перевернута еще страница книги Божественного провидения. Все кусочки мозаики встали на свои места. Ради этого стоило принять такую жестокую и спасительную муку.

АГОНИЯ

Услышав слова друзей, Мишель бегом кинулся к лазарету, так что остальные еле за ним поспевали. Он обливался потом под жарким солнцем, висевшим над Агеном. Ему надо было добраться до лазарета раньше, чем случится непоправимое.

Теперь город имел явные черты поразивших его трагических событий. На опустевших улицах попадались только телеги alarbres да собаки, ищущие, чем бы поживиться. Поживы было предостаточно. Казалось, все горожане — лавочники и нищие, аристократы и священники, — прежде чем покинуть жилища и отправиться куда глаза глядят, спешили выбросить на улицу все, вплоть до орудий труда. Вот штука дорогой ткани, брошенная на палку; вот пивное заведение с перевернутой стойкой — в опрокинутых фьясках блестят еще капли жидкости. Дарохранительница валяется в сточной канаве, темной от чернил, вытекших из разбитых чернильниц писаря. Вероятнее всего, что нечистые на руку солдаты или воры-профессионалы в первые же дни эпидемии забрались в жилища умирающих, а потом и сами умерли после таких грабежей. Только alarbres казались неуязвимыми и — уже с утра под хмельком — то и дело пересекали сцену в спектакле, который разыгрывала смерть.

В Агене имелся свой лазарет, укрытый за мощными стенами, но больных скопилось столько, что матрасы стали класть прямо на траву перед зданием. Часть из них была закрыта тентом, а часть располагалась на солнце. На открытом воздухе невыносимый запах гнойных язв рассеивался быстрее, а лучи солнца служили бальзамом для больных, которых бил непрерывный озноб.

Растерянный Мишель бросился к травяной поляне, но навстречу ему попался сердитый Широн.

— Где вы шляетесь? — накинулся он на Мишеля. — Так-то вы мне помогаете?

Робине подошел к светилу.

— Среди больных его жена, — шепнул он.

Смущенный Широн отступил.

— Сожалею, месье Нотрдам. Конечно, позаботьтесь о ней. Если я могу вам помочь…

Они двинулись вдоль матрасов, на каждом из которых разыгрывалась своя трагедия. Дети, покрытые чумными бубонами, прижимались к матерям, лица которых изменились до неузнаваемости; бок о бок в ожидании смерти лежали супруги; сильные мужчины, не веря в болезнь, ощупывали грудь руками, а из-под пальцев сочились потоки зловонного гноя. Среди этого кошмара, как призраки, бродили медики с птичьими головами и стеклянными глазами. Движения их были замедленны из-за тяжелых кожаных жилетов.

— Мы пришли. Она под этим тентом, — сказал Робине, который показывал дорогу.

Поначалу Мишель заметил только широкую спину человека, склонившегося над чем-то, завернутым в тряпку. Услышав и, он с недовольным видом обернулся. Распахнутая белая рубаха обнажала мощный торс, среди густой растительности на груди поблескивала золотая цепь, которая одинаково могла бы принадлежать и рыцарю, и прелату.

— Можешь идти, добрый человек, — сказал ему Робине. — У тебя нет больше причины здесь оставаться. Пришел муж.

— А, это и есть муж? — взревел гигант, выпрямившись во весь рост перед Мишелем. — Слушай, парень, я каналья и того не отрицаю. Но ты в тысячу раз меня хуже. Ты самый отвратительный из убийц и сам это знаешь, правда?

Рондле тронул его за руку.

— Ладно, иди. Ты и так сделал больше, чем должен был. — Он подождал, пока тот отвернется, потом шепнул Мишелю: — Это тот самый alarbre, который вчера вечером подобрал твою жену. Если это действительно она…

Это была она. Завернутая в тряпье, переодетая в рубаху, которая не могла скрыть жуткие темные пятна под мышками, она была по-прежнему прекрасна. Она крепко прижимала к себе Рене, но, похоже, мальчик уже не дышал. Видимо, врачи оставили ей ребенка из чистого милосердия.

— Будет лучше, если мы тебя с ней оставим, — прошептал Рондле. — Мы будем рядом.

Подай знак, если понадобится помощь.

Этой минуты Мишель боялся больше всего. Магдалена подняла на него блестящие от лихорадки синие глаза и долго вглядывалась, словно силясь понять, кто это. С ее губ слетел сиплый шепот, никому не адресованный:

— Где моя девочка? Почему ее у меня отобрали?

На Мишеля постепенно сходило просветление. Он с радостью убежал бы далеко отсюда, но понимал, что не сможет. Он глядел на завернутое в тряпку тело, которое столько раз бил и насиловал, подчиняя, как вещь, своим желаниям. Он старался думать о той Магдалене, что шпионила за ним и предавала его, но ничего не получалось: все обвинения утекали, как песок между пальцев. Теперь же ему предстояло то, что пугало больше всего: заговорить с ней.

— Ты поправишься, Магдалена, я уверен, ты поправишься.

Она прищурилась, стараясь пристальнее вглядеться в говорившего.

— Мишель? — сказала она наконец, борясь со спазмом, сводившим губы. — Это ты?

— Это я. — В горле застрял комок, и Мишель закашлялся, не сразу обретя дар речи. — Поверь, сейчас я охотно обменял бы свою жизнь на твою.

Ответ Магдалены был абсолютно неожиданным.

— Ты бы лучше поменялся жизнью с Присциллой. Ее унесли совсем недавно. Наверное, она умерла.

Он содрогнулся и не нашел ничего лучше, чем продолжить вранье.

— Нет, нет, она жива, наша девочка жива!

— Вчера она не была нашей, она была только моей. Как и Рене. Но боюсь, он тоже умер.