Читать книгу "Королева шансона - Владимир Колычев"

Глава 24

Бутылка холодного пива, нарезанная кружочками краковская колбаса, хорошие сигареты. Расслабиться бы, хлебнуть пивка в свое удовольствие, колбаску пожевать, но нельзя. Менты, они такие — сначала соловьями поют, а потом так наподдают, что мало не покажется.

А если сокамерники унюхают запах пива, то дело труба. Где был? Может, у «кума»? А почему пивом тянет? Братву за банку «Жигулевского» сдал? Мишу берегли, как курицу с золотыми яйцами, но вдруг зарежут еще до того, как он снесется?

— Что ты там про полтора миллиона долларов говорил? — с торжествующей улыбкой спросил начальник оперчасти. Дескать, камера у тебя, Кустарев, хоть и воровская, но и там «стукачи» есть.

— Полтора миллиона долларов?! — округлил глаза Миша. — Да ты что, начальник! Не говорил я такого!

— Не говорил? — с хитринкой посмотрел на него майор.

— Не говорил.

— А мог сказать?

— Не мог.

— А вот и мог! Телега за тобой, Кустарев, пришла. Очень серьезные люди очень серьезно считают, что у тебя перед ними очень серьезный должок. Это я тебе по секрету говорю.

— А я тебе, начальник, по секрету говорю, что фуфло все это. Были деньги, но сплыли. Кинули меня. Мой казначей кинул…

— И ничего не осталось?

— Ничего!

— А за свою шкуру чем расплачиваться будешь?

— Ну, это мои проблемы.

— Твои проблемы — мои проблемы… Ты думаешь, Крюк от тебя отцепится? Нет. У него потому и кликуха такая, Крюк. Если вцепился, то намертво. Ты законного вора убил, ты для Крюка вне закона, он с тобой все что угодно, может сделать, и это будет чисто по понятиям, никто его за тебя не спросит. Ты меня понимаешь?

— Если честно, не очень.

— Если честно, значит, понимаешь… — усмехнулся «кум». — Сначала тебе вора предъявят, затем за братву спросят. Или ты думаешь, Крюк не узнает, что ты бригаду свою сдал? Шкуру спасал, потому и сдал.

— Гонки это все! Не сдавал я никого! — задергался Миша.

Швабрин обещал вину за это дело свалить на Лагута. Дескать, он сдал всех, а не Миша. А он действительно сдал всех, про кого знал. Лагут всех предал, его шишками засыпали. А Миша не при делах… Но ведь тайное могло стать явным…

— А где твоя бригада? — усмехнулся майор.

— Где надо.

— По нарам твою бригаду распихали. Тебя первого взяли, да?

— Не только меня!

— А чего ты оправдываешься? — засмеялся «кум».

— Я не оправдываюсь! — похолодел Миша.

— И оправдываешься, и колотишься. Вину за собой чувствуешь, потому и колотишься. И Крюк твою вину почувствует, и братва… А я ведь скину им информацию насчет твоей бригады, сами пусть с тобой разбираются.

— Не сдавал я своих пацанов!

— Это ты не мне, это ты братве говорить будешь… Какой у тебя срок? Девять лет? Думаю, через месяц-другой тебя освободят. Посмертно. Тебе это нужно?

— А ты, начальник, знаешь, что мне нужно?

— Знаю. Теплая камера тебе нужна, мягкая постель, сытый стол и обильный стул. А мне… Скажи, зачем я буду работать на каких-то очень серьезных, но абсолютно чужих мне людей, если я могу сам погреть на тебе руки? Мне же на пенсию уже скоро, а у меня ни кола ни двора. Почему я о ком-то должен думать, а не о себе? Давай договоримся, ты отстегиваешь мне полтора «лимона», и мы по-братски делим их между собой. Ты получаешь теплую камеру, сладкий стол и живешь как человек.

— Я бы с удовольствием, начальник, да только денег у меня нет.

— А для воров?

— А я с тобой о ворах не говорил, начальник, и говорить на эту тему не собираюсь. И не надо меня крутить, начальник, без понту это…

— Что ж, есть у меня другой вариант. Но не с тобой. Другого человека в теплую камеру определю. А ты к нему «петушком» пойдешь! — «Кум» угрожающе смотрел на Мишу.

Майор Шелепов — здесь бог, царь и тюремный начальник, и ему ничего не стоило сломать Мише жизнь. И угроза его — реальная. Только сдаваться нельзя.

— Воля твоя, начальник, — вздохнул Миша. — Только нет у меня денег.

— А если хорошо подумать?

— Нет!

Миша вспомнил, как он угрожал Клыкову взрывом. Он ведь действительно готов был умереть ради денег, о которых тогда можно было только мечтать. А сейчас эти деньги у него есть, и он снова готов себя взорвать, чтобы сохранить их. Правда, сейчас он сможет взорвать только самого себя. А если еще точнее, то это за него сделают другие, если он пойдет против ментовской воли. А он пошел против нее, значит, жить ему осталось совсем чуть-чуть. Если его «опустят», в тот же час он наложит на себя руки… Пусть не тужится «кум», пусть не сотрясает воздух угрозами, все равно ничего у него не выйдет.

— Ты думаешь, я тебя обману? — Шелепов, похоже, не собирался сдаваться. — Нет, все блага у тебя будут в реальности. И пиво будет, и колбаса… Хочешь, я прямо сейчас покажу тебе камеру, где ты будешь жить в свое удовольствие? Поверь, там тебе понравится…

— Не надо ничего.

— Ты плохо подумал.

— Мне хватает.

— В голове у тебя не хватает. Я тебя не кину, а воры кинут. Сначала деньги заберут, а потом кинут.

Миша стиснул зубы в бессильной злобе. Он пытался отстоять полтора миллиона, которые обещаны ворам. Это, считай, уже потерянные деньги, так какой смысл хвататься за них? Может, есть смысл согласиться на предложение Шелепова? Какая разница, платить за свою жизнь ментам или ворам?..

— Я тебя не обману, — подмасливал «кум». — Будешь жить здесь как в лучших домах…

А ведь он действительно мог создать ему здесь условия для кучерявой жизни. Мог, если бы не возраст Шелепова. Через годик-другой он уйдет на пенсию, и на его место придет кто-то другой, и сладкая жизнь для Миши на этом прекратится. Его переведут в общую камеру, и на этом для него все закончится…

— Нет у меня денег, начальник. И не надо на меня давить. Бесполезно.

Крюк действительно мог его кинуть. Но ведь была вероятность, что этого не произойдет. За эту вероятность и надо цепляться…

Вышел человек из квартиры, а тут какие-то сволочи с ножом — Эй, парень, раздевайся! Костя разделся догола и тут же получил ножом под сердце… Такая вот история. И следователь ему должен верить.

— Как выглядели эти двое?

— Один высокий такой… Ну, тот, который бил… Другой пониже… Ну, который одежду уносил… У высокого нос длинный, лоб широкий…

Костя давал приметы несуществующих грабителей, сам же их и запоминал, чтобы повторить их с первозданной точностью.

Голова соображала ясно, сердце билось четко, и температура в крови обычная, тридцать шесть и шесть.