Читать книгу "Господь Гнева - Филип Киндред Дик"

«И куда же мы теперь направим свои стопы? — спросил Пит сам себя. Он развернул карту и сориентировался на местности. — Я вот тут, поблизости от Супер-М… О, эту проклятую штуковину надо обойти десятой дорогой! А вдруг Тибор уже нарвался на нее? Придется проверить — самому идти электронному черту в пасть.»

— Дьявол ее забери, эту Супер-М! — воскликнул он вслух. Думая об электронном монстре, который подкарауливает прохожих с довоенных времен, Пит осерчал и помянул черта — что христианину совсем не подобает.

Все кругом ветшает, ржавеет и ломается. Почему бы и этой штуковине не скапутиться! В чем тут Божий промысел, что эта убийца Супер-М продолжает существовать — смертельная угроза для всего живого в радиусе пяти миль?

«Нет, ни за какие коврижки не пойду я мимо этой суперкровососки. Если Тибор угодил в ловушку и его разложили на атомы — будем считать, что мне не повезло. Ну а если его еще можно спасти?.. Ведь я вроде бы намеревался помогать ему, оберегать его… Или это я говорил просто так, в виде отговорки? — В голове Пита царил сущий хаос. — Ладно, когда события припрут, тогда и узнаю, зачем я шел за Тибором. Подобно экзистенциалистам, я определю свои истинные чувства задним числом — вычислю их по уже совершенному поступку. А сейчас не стану гадать и копаться в себе. Муссолини учил: мысли следуют за поступками. Впрочем, разве не то же самое говорил Гете в «Фаусте»? «In Anfang war die Tat» — «В начале было дело». Дело, а не слово, как стоит в самом начале Библии и как учил святой Иоанн. Божественный Логос и все такое. Поставление дела до логоса — не результат ли это просачивания в христианскую теологию доктрины древних греков?»

Пит Сэндз вынул из рюкзака бинокль и изучил местность до самого горизонта во всех направлениях. Мир — как перенаселенный зоопарк. Здесь кишат виды, которых нет в другом месте. А в другом месте — кишение видов, которых нет здесь. Сколько же нынче всяких жутковатых на вид существ, сколько еще неведомы! Люди, полулюди, четвертьлюди, квазилюди, псевдоквазилюди… каких только разновидностей homo не существует! Нарисуй в воображении какого хочешь урода — и обязательно встретишь его в природе.

Правее лежат владения Супер-М. Туда он ни ногой. Но каким путем идти в обход? Пит ворочал биноклем во все стороны, ребячливо наслаждаясь тем, как окуляры собирают солнечный свет. В полях работают люди и роботы — чуть ли не зубами грызут бесплодную сухую землю. Издалека даже не разберешь, где люди, где роботы… Те и другие из праха — и в прах вернутся. Dann es geht dem Menschen wie dem Tier; wie dies stirbt, so stirbt der auch. — Что будет с человеком, то будет и со зверем: яко один умрет, так и другой умрет.

«Что же это в конце концов значит — умереть? — размышлял он. — Искони все подлинно неповторимое гибнет. Природа работает с огромным запасом: производит уйму одинаковых тварей одного вида. Неповторимое — это серьезный промах, ошибка природы. Для выживания нужны сотни, тысячи, а то и миллионы одинаковых существ, которые несут одинаковые внутренние и внешние признаки: даже если из миллионов выживет одно, способное дать потомство, — природа одержит победу. Природа — расточительный полководец, который побеждает только потому, что не жалеет солдат. А я — я единственный и неповторимый и потому обречен на уничтожение. Всякий человек — единственный и неповторимый, а потому обречен исчезновению.»

Грустная мысль.

Пит взглянул на свои наручные часы. Тибор в пути уже шестьдесят два часа. Какое расстояние может преодолеть коровья упряжка за шестьдесят два часа? Ого-го-го какое! Даже самым медленным размеренным шагом корова может уйти за такое время довольно далеко. Тибор теперь милях в сорока от Шарлоттсвилля.

Хотелось бы знать, догадывается ли Тибор о том, что его преследуют? А если догадывается, то как поступит? При нем есть пистолет — Или намекала на это. И Тибор использует оружие не обинуясь — когда дело идет о спасении жизни, всякий выстрелит.

В рюкзаке Пита лежал полицейский револьвер и четыре патрона к нему. «Таким калибром я разнесу его на куски, — думал Пит. — Да, если он выстрелит в меня первым, я сделаю из него решето. Мы оба будем действовать в рамках самозащиты — повинуясь инстинкту самосохранения, который в нас вложил сам Господь. Выбора у нас не будет.»

Здесь, вне города, за пределами человеческого жилья, оба из них ведут отчаянный бой с Врагом рода человеческого. Единоборство не на жизнь, а на смерть. Мертвая плоть и того и другого достанется Врагу, ибо он кормится телами живых, подгоняя их к могиле… Но придет час — и по мановению Господа все восстанут из могил. Завершится все воскресением — обретением вечного и бессмертного идеального тела, которому более не грозит разложение, которое более не изменяется к лучшему или к худшему. На кресте было распято существо, которое только воплощалось в человеческую плоть, но не было человеком. В это верят даже такие отпетые еретики, как Служители Гнева. Теперь в это верят буквально все на всей планете. Верят, не задавая вопросов… Очевидно, примерно такие же мысли посещали Тибора, когда он проезжал по этой дороге, подпрыгивая на ухабах в своей тряской тележке.

«Мы объединены, он и я, наличием единой нити в основополагающих догмах наших таких разных религий. До какой-то степени мы с ним одно: Макмастерс и я — мы единое целое. Нутром это чувствую. Но это единство непрочно, эфемерно. Как все неповторимое, оно обречено на гибель. Все хорошее обречено на гибель, — размышлял Пит. — По крайней мере в этом мире. Но в грядущем, ином мире все доброе будет пребывать вечно. Там доброе будет таким же неизменным и неистребимым, как в философских теориях Платона — вечные «идеи», образы вещей. В случае крайности тиборовская корова может нестись галопом. И Тибор может ехать так быстро, что мне за ним не поспеть. Если Тибор заметит за собой «хвост», он станет нахлестывать свою голштинку — и его уже не догнать. Но если хорошенько все взвесить… может, оно и к лучшему, если я безнадежно отстану? И он останется цел-здоров, и я невредим… Все будет по-прежнему. Впрочем, дудки. По-прежнему уже не будет. Ведь Тибор разживется фотографиями или видеопленкой с изображением Господа Гнева. И тогда — что? Вот эта-то мысль и угнетает. Как знать, какой эффект это произведет на жителей Шарлоттсвилля. Трудно предсказать. Но все предсказуемые последствия — одно другого хуже.»

«Странно, — думал он. — Как мы печемся о своем городишке. И нас мало волнует то, что Служители Гнева одержали победу во всем мире. Наши мысли вертятся только на крохотном пятачке родного нам пространства. Вот она — послевоенная разобщенность мира. Наши горизонты сузились, усохли; мир стал дискретным, а мы — близорукими. Мы вроде тех старух, которые копаются в земле своими заскорузлыми пальцами, раздутыми от артрита. Они перерывают в поисках съедобных корешков один и тот же махонький участок подле своего жилья, потому что не хотят — да и не могут — уйти дальше, где нашлось бы больше пропитания… Вот сижу я тут, далеко от своего «огородика», и трясусь как осиновый лист. Стра-а-ашно, и обратно в Шарлоттсвилль хоцца. И разве Тибор не то же сейчас испытывает? Мы несчастные усталые путники, которые мечтают об одном — поскорее вернуться в родные Палестины.»