Читать книгу "Лекарь - Юрий Корчевский"

Для воевод прибытие многочисленных сановников — лишняя головная боль, неразбериха. Не столько воевать надо, сколько заботиться об охране да исполнять зачастую нелепые приказы. А сановники, пороху не нюхавшие, так и норовили на передовую на коне картинно выехать, удаль свою перед царём показать. И невдомёк им, что канониры вражеские несколькими выстрелами из пушек башку неразумную оторвать напрочь могут.

Никиту поселили в шатре неподалёку от Елагина. Пребывал он там один, поскольку шатёр готовился под полевой лазарет, однако раненых и больных холопов пользовали «лечцы» из армейских обозов.

Пока активных боевых действий не велось, обе стороны высылали лазутчиков, и нескольких удалось захватить в плен. Они рассказали, что стены крепости изрядно разрушены, почти не реконструировались со времён осады крепости Шейным и зияют провалами, что обороной крепости ведают воевода Обухович и полковник Корф. А ещё — узнав о приближении русского войска, бросил знамя в своём доме и сбежал в Варшаву главный военный — хорунжий Смоленска Ян Храповицкий. Сразу же за ним уехали многие шляхтичи, бросив город на местное ополчение и польских пехотинцев. Защитников крепости набралось едва ли три с половиной тысячи при пятидесяти пяти пушках.

Взбодрённый сведениями, полученными от пленных, Алексей Михайлович приказал воеводам окружить крепость войсками, что с усердием было исполнено. Ставка царя располагалась на возвышении — Девичьей горе, откуда крепость была хорошо видна. Царём был отдан приказ стрелять из пушек, разрушая стены, башни, а главное — ворота. Пушки грохотали несколько дней, и немало защитников погибло от ядер и обрушения стен.

Несколько же дней поляки отвечали пушечным огнём, который потом стал ослабевать ввиду нехватки пороха. Несколько раз русские ходили на приступы, но полякам удавалось успешно отбиваться. После одной из таких атак к «лечцам» и Никите привели удивительных пострадавших.

Когда стрелецкий полк пошёл на штурм стен, поляки сбросили на них десятки ульев. Разозлённые пчёлы начали жалить стрельцов, которые в панике бросились назад. Такого количества ужаленных Никита никогда не видел.

К его лазарету выстроилась очередь. Он вытаскивал пинцетом вонзившиеся в кожу жала, обрабатывал воспалённые места переваром. И самым противным было то, что пчёлы заползали под доспехи, внутрь шлемов, ползали и жалили там. А попробуй в бою снять кирасу! Даже прихлопнуть пчелу рукой было невозможно.

Пострадали десятки стрельцов. Они ходили с распухшими лицами, с пятнами на теле, многие сидели в речках и ручьях, поскольку прохладная вода хоть немного снимала зуд и жжение в местах укусов.

Стрельцы озлобились таким «варварским» ведением войны и грозились поотрывать полякам головы.

Противостояние длилось долго. Царский обоз и сопровождающие его воеводы вышли из Москвы 18 мая, прибыв под Смоленск, на Богданову Околицу, от которой до города было две версты, 28 июня. Пушечный обстрел и штурмы города-крепости продолжались до 25 августа. И только в два часа ночи 26 августа начался главный штурм. Беспрерывно били пушки, потом в атаку бросились войска. Были подготовлены более четырёх тысяч штурмовых лестниц, по которым стрельцы лезли на стены. Противостоять тридцатитысячной московской рати поляки не смогли.

Никита штурма не видел — темнота, только огненные всполохи. Но громыхало здорово — так, что закладывало уши.

Он терпеливо ждал поступления раненых. Для лекарей всех мастей работа начиналась уже после штурма, когда сносили и приводили раненых и увечных.

Вал раненых нахлынул ближе к утру. Никита принялся обрабатывать раны. Он резал, доставал пули, перевязывал, ампутировал раздробленные ядрами и камнями руки и ноги. К исходу он уже стоял на ногах от усталости, оказывая помощь всем, кому она требовалась — стрельцам, ополченцам, боярам, холопам, пленным полякам и немцам.

Русские потеряли при штурме около семи тысяч убитыми и вдвое больше ранеными.

Перевязочного материала, который взял с собой Никита, хватило на сутки работы. Он не ожидал, предположить не мог, что будет столько раненых и травмированных. Да и не его дело везти с собой запасы для всей армии — на то интенданты должны быть.

Когда бинты закончились, он вымыл руки, снял кожаный фартук, нашёл в шатре Елагина и доложил ему о ситуации. Тот отреагировал быстро, приказав одному из бояр:

— Найди в обозах всё, что лекарю необходимо, и доставь в лазарет. И впредь каждые три часа подходи, узнавай — не надо ли чего?

Прооперированные оставались лежать вокруг палатки. Зрелище было не для слабонервных. Сердобольные женщины из близлежащих деревень ухаживали за воинами: приносили воду и поили, давали еду, кому можно было, подкладывали под голову узлы.

Никита удивлялся. Ему дико было, что нет в армии организации помощи раненым — ведь большинство из них, получив необходимую помощь, в дальнейшем снова сможет встать в строй. А это опытные воины, уже понюхавшие пороху. Ладно — август на дворе, на земле не холодно — а была бы зима? Перемёрзли бы все раненые!

Никто из князей и бояр особенно не задумывался по этому поводу. Правда, утром прибыл небольшой обоз из восьми подвод, и увёз раненых в сторону Вязьмы. Однако же и осталось их ещё много. В захваченной крепости ещё шли бои — зачищали от защитников улицы и дома.

И только в середине сентября бои стихли, воцарилась тишина.

23 сентября царь со двором, в окружении двадцати четырех гусар выехал к Смоленску. Посередине бывшего ратного поля встретились им конные воевода Обухович и полковник Корф.

Поляки остановились, слезли с коней, преклонили перед царём колени и положили к ногам Алексея Михайловича два знамени — крепости и польской пехоты. Поляки били царю челом и просили милости.

Царь, довольный исходом битвы, велел отпустить поляков. Так и уехали они на своих конях со смоленской земли.

Царь же учинил 24 сентября пир, продолжавшийся четыре дня. Провозглашали здравицы во имя царя и русского оружия, пили, ели и веселились.

Никиту, как и многих ратных людей, на пир не приглашали — в нём участвовали бояре, люди дворянского звания, воеводы. Никите не было обидно: он не воевал и примазываться к победе не жаждал. И во время пира, под победные крики и звуки музыки он работал в лазарете: боевые действия кончились, а раненые остались. Конечно, массовый поток иссяк, но теперь раненых надо было выходить.

Вскоре засобирались, ставку свернули, и царский двор, оставив большую часть армии в Смоленске, двинулся в Вязьму. За царским обозом потянулись князья, бояре и прочие царедворцы.

В одной из повозок ехал Никита. Поход получался долгим, но он ещё не знал, что вернётся в Москву не скоро. В Москве началась эпидемия моровой язвы, и царь со двором не решился ехать в первопрестольную.

В Вязьме они застряли до 10 февраля 1655 года. Небольшой город сразу прибавил в численности вдвое, если не больше. На постой становились в каждой избе, и потому приходилось туго. Мало того, что теснота — начались перебои с провизией, а хуже того — ударили морозы, лёг снег. Зима пришла рано, а у государевых людей одежды зимней не было — выходили-то в поход в мае.