Читать книгу "Имперские ведьмы - Святослав Логинов"

— Она спрашивает: «Чем заслужить?»

— Прежде всего, прекратить бессмысленные метания и убийства, а начать разговаривать, — поставил первое условие Мирзой-бек.

Свечение погасло, девица вновь обнаружилась на металлическом помосте. Выражение ее лица не обещало ничего хорошего, но освобожденный каторжник все еще был жив и даже передал слова не издавшей ни единого звука пленницы:

— Она спрашивает: «Что дальше?»

Процесс пошел. Мирзой-бек наконец смог говорить, и его слушали, хотя не верили ни единому слову и не соглашались ни с одним предложением. Покуда не соглашались… Как известно, если женщина говорит «нет», это значит, что она хочет покапризничать, прежде чем сказать «да». Мирзой-бек не мог похвастаться слишком большой популярностью у женщин, но эту несложную истину он знал.

ГЛАВА 21

К гранд-майору Кальве явился посетитель. Вообще, во времена полноценной жизни, Кальве был мужиком компанейским, даром что гранд, но любил выпить под проникновенную беседу и в картишки мог перекинуться, исключительно в коммерческие игры, аристократией презираемые. Впрочем, игра и проникновенные беседы всегда бывали аккуратны, ибо сам Кальве и его собеседники минуты бы не задержались донести на собутыльника, сболтни он хоть что-то достойное доноса. Так что приятели у Кальве были, а друзей не было, и некому оказалось навещать болящего в его комфортабельной палате. И на этот раз его навестил не друг, а прямой и непосредственный начальник. Князь-полковник Канн, формально возглавивший Особый отдел, но оставшийся бессловесным исполнителем воли Мирзой-бека. Бывают такие люди, которые остаются исполнителями, как бы высоко они ни поднялись по служебной лестнице. Они грамотны, компетентны, толковы, но совершенно безынициативны. В науке такой деятель, даже защитивший докторскую диссертацию, фактически остается лаборантом при бывшем научном руководителе, в политике — референтом, а двинувшись по части военно-административной, становится вечным замом. Стать начальником Особого отдела полковник Канн смог только потому, что Мирзой-бек желал по-прежнему контролировать работу спецслужб.

И вот этот самый вечный зам явился в больничную палату проведать бывшего подчиненного.

Палата для высшего командного состава — это не солдатский лазарет, где койки громоздятся едва ли не в два этажа. Тут не приходится сидеть на табуреточке возле изголовья и прятать принесенный грейпфрут в тумбочку. Князь-полковник Канн удобно развалился в кресле, кинул благожелательный взор на Кальве, который, скорчившись, сидел на диване.

— Скорбим? — произнес Канн.

Кальве ничего не ответил. За последний месяц от него не сумели добиться ни единого слова, никакой реакции на окружающее. Впрочем, жестких методов к гранд-майору и не применяли. Кальве целыми днями сидел на диване и изредка постанывал. Членораздельных звуков добиться от него не удавалось.

— У царя Мидаса — ослиные уши, — продолжил беседу князь-полковник.

Это была кодовая фраза, которой, впрочем, гранд-майор никогда не слышал, хотя и был особо доверенным лицом Канна. Просто время от времени, примерно раз в полгода, князь-полковник Канн требовал к себе в кабинет одного из тех каторжников, что курировал гранд-майор, а затем Кальве по сигналу врубал поводок на полную мощность и через пять минут забирал труп. Что именно делал Канн с приговоренными, Кальве предпочитал не интересоваться; в таких делах чем меньше знаешь, тем слаще спишь. Может быть, князь-полковник проводит какие-то личные исследования, мечтая получить менделевскую премию, а верней, что просто тешит садистические комплексы. Маленькая, простительная слабость, в глазах Кальве даже и не слабость вовсе. Если бы тут появилась возможность, скажем, для шантажа, гранд-майор, конечно, не упустил бы ее, но как можно шантажировать подобными мелочами заместителя начальника Особого отдела? Это все равно, как если бы секретарша вздумала шантажировать своего шефа тщательно скрываемым фактом, что вместо престижного кофе он предпочитает пить в своем кабинете горячее толокно. Странно, немножко смешно, но большой начальник имеет право на забавные странности.

На самом деле никаких опытов Канн не ставил. И странность у князь-полковника была не забавная, а, прямо скажем, несовместимая с его должностью. Нынешний начальник Особого отдела не умел хранить секреты. Сотни и тысячи тайн, к которым он имел доступ, жгли язык. А за разглашение большинства из этих секретов полагались репрессии, от которых не спасет ни титул, ни звание, ни высокая должность. Публичная казнь, долгая, стыдная и мучительная. Пару раз князь-полковник лицезрел такую экзекуцию, и зрелище это не шло у него из головы. И все же болтливость оказывалась сильней чувства самосохранения. Канн знал, что рано или поздно он сорвется. И тогда он изобрел легкий и приятный способ избавляться от комплексов. Оставшись тет-а-тет с приговоренным каторжником, князь-полковник выкладывал ему все тайны и секреты, к каким только имел доступ. А потом наблюдал, как издыхает преступник, осмелившийся коснуться государственных тайн. Таким образом достигались сразу две цели: Канн имел возможность выговориться, а потом получал наглядный урок, что бывает с нарушителями режима секретности.

Но теперь все изменилось — приговоренные каторжники стали слишком большой ценностью, а секреты пошли столь жгучие, что трепещущий язык, кажется, сам готов раззвонить их по всему свету. Тяжела доля брадобрея, допущенного к тайне царя Мидаса.

Вот тогда-то князь-полковник Канн и вспомнил про гранд-майора, который имел достаточно высокую степень допуска, а, учитывая его нынешнее положение, никому ничего не мог разболтать.

В течение получаса начальник Особого отдела делился с подчиненным своими бедами. Контакт с торпедниками, их истинная природа, жутковатый договор по обмену гражданами, истинная причина хвори гранд-майора… И еще много фактов, фактиков и фактишек, не предназначенных для посторонних ушей. Князь увлекся, говорил торопливо, брызгая от возбуждения слюной и не замечая, что прежде безучастный гранд-майор не просто сидит, уставясь в колени, а слушает. И лишь когда Кальве поднял голову, начальника его обожгло предчувствие, что где-то он серьезно лопухнулся.

— Так что ты давай, выздоравливай скорее, — натужно произнес он. — Дел невпроворот, а доверенных офицеров — раз-два и обчелся.

На эти слова Кальве никак не отреагировал, и князь-полковник, торопливо попрощавшись, покинул палату. По дороге он обдумывал спешно родившийся план… Следует поручить кому-то из доверенных лиц незаметно ликвидировать хворого гранд-майора. Сослаться, например, на бред, в котором бывший особист может выдать известные ему тайны. И вообще, Ногатых с готовностью исполнит подобное поручение, ни о чем не спросив. Ведь он до сих пор не утвержден на должности, которую прежде занимал Кальве. А после ликвидации гранд-майора… — дальше Канн ничего формулировать не стал, лишь засопел удовлетворенно и ускорил шаг. Но даже побеги он, что есть мочи, приказ все равно, безнадежно запоздал бы, потому что Кальве в эту минуту уже был на ногах и отточенными движениями оправлял форму, в которую его неукоснительно обряжали по утрам. У гранд-майора появилась цель, которая заставила его действовать.