Читать книгу "Танго старой гвардии - Артуро Перес-Реверте"

Когда Макс резко, на середине, оборвал па, Меча Инсунса, коротко взглянув, с вызовом прильнула к нему всем колеблющимся из стороны в сторону телом и проскользила бедром вдоль его выставленной вперед, неподвижной ноги. Макс бесстрастно выдержал в высшей степени нескромное прикосновение ее тела под легкой тканью, при том, что с них не сводили глаз посетители — все, сколько их было в «Ферровиарии». И потом, чтобы замять неловкость, отшагнул в сторону, и его дама сейчас же, с необыкновенной легкостью и изяществом повторила фигуру.

— Вот так — хорошо, — шепнула она. — Медленно и спокойно, чтобы никто не подумал, будто ты меня боишься.

Макс приблизил губы к ее правому уху. Ему нравилась эта игра, сколь бы рискованной она ни была.

— Ты настоящая самка…

— Ты еще не знаешь, какая.

От ее близости, от мягкого аромата хороших духов, от испарины, бисером выступившей над верхней губой и у корней волос, вновь всколыхнулось желание, воскресло еще свежее воспоминание о теплом женском теле, о запахе насытившейся и удовлетворенной плоти, чуть скользкой от пота, который сейчас, под руками Макса вновь увлажняет невесомую ткань узкого платья с развевающимся в такт танго подолом. Заведение в этот еще ранний час было полупустым. Трио музыкантов играло «Шикé», и на пятачке вяло и словно нехотя топтались, покачиваясь, как пассажиры в вагоне трамвая, еще только две пары: приземистая толстушка с юнцом в пиджаке поверх сорочки без воротника и галстука и давешняя блондинка славянского типа — она была в той же цветастой блузе, что и в прошлый раз, когда танцевала с Максом. Блондинка скучливо двигалась в объятиях партнера — тот был без пиджака, в одном жилете, по виду рабочий. Время от времени, когда пары сближались почти вплотную, ее голубые глаза на миг встречались с глазами Макса. И не меняли при этом выражения.

— Твой муж чересчур много пьет.

— Тебе-то что?

Он не без тревоги взглянул, как в вырезе черного платья, едва закрывавшего ей колени, сверкает жемчужное колье — сегодня она все-таки его надела. Потом с тем же беспокойством — в «Ферровиарии» не следовало ни щеголять драгоценностями, ни пить сверх меры — посмотрел туда, где за столиком, заставленным бутылками, стаканами и переполненными пепельницами, курил и пил джин, разбавляя его газированной водой из сифона, Армандо де Троэйе в компании того самого Хуана Ребенке, третьего дня танцевавшего танго с его женой. Как только они появились в дансинге, компадрон стал часто поглядывать на них, а потом — преисполненный сознания собственной значимости, а вернее сказать, надутый спесью, усатый, с черными прилизанными волосами, с темными глазами, опасно глядящими из-под шляпы, которую не снимал ни на минуту, — двинулся к ним. Зажав в углу рта дымящийся окурок сигары, он шел к столику неспешной, надменной походочкой, принятой в здешних предместьях, — правая рука в кармане; левый борт кургузого, заношенного пиджака был слегка оттопырен и перекошен от спрятанного под ним ножа. Спросил разрешения присоединиться и с властными ухватками клиента, привыкшего, что по счету платить придется не ему, заказал официантке бутылку джина (обязательно еще не откупоренную) и сифон содовой. Чтобы иметь удовольствие угостить сеньору и сеньоров — он больше смотрел на Макса, чем на композитора, — если, конечно, это не будет сочтено за навязчивость.

Кривой аккордеонист и его коллеги сделали перерыв и по зову де Троэйе подтащили стулья к его столику, куда меж тем уже вернулись Меча и Макс. Древняя пианола, заполняя паузу, с шипением и хрипом воспроизвела поочередно два неузнаваемых танго. После довольно долгой череды тостов и разговоров музыканты вновь взялись за инструменты и завели «Ночную пирушку», а Ребенке, еще более залихватски заломив шляпу, осведомился у Мечи, не желает ли сеньора станцевать. Та отказалась, сказав, что устала, и компадрон, сохраняя улыбчивую невозмутимость, кольнул Макса быстрым опасным взглядом, словно его виня в своей неудаче. Потом, прикоснувшись двумя пальцами к полю шляпы, встал и направился к белокурой девице, и та неохотно, но послушно поднялась, положила левую руку ему на плечо и начала танцевать. Одну руку — с дымящейся сигарой — заложив за спину, а другой без видимого усилия, с видом мужественным и серьезным ведя свою даму, кавалер вывязывал затейливое кружево шагов. Замирал на несколько мгновений после каждого корте и потом, опять начиная замысловатые арабески, наступал и тотчас, без малейшей заминки, делал шаг назад, покуда его партнерша, податливо, покорно и в то же время безразлично — слишком короткая, по парижской моде, юбка, взлетая, открывала ногу до самого бедра — выполняла все фортели, все кунштюки, которые он от нее требовал.

— Как она тебе?

— Не знаю… Вульгарна немного. И вид заморенный.

— Может быть, она работает на тайный синдикат вроде того, о котором ты мне говорил… Может быть, ее обманом вывезли из России или еще откуда…

— Заманили и завербовали в проститутки… — немного заплетающимся языком проговорил Армандо де Троэйе, оценивающе разглядывая на свет очередной стакан джина. Казалось, эта версия его забавляет.

Макс посмотрел на Мечу, силясь определить, всерьез ли она говорит. И через секунду понял: нет, это она так шутит.

— Более вероятно, что она здешняя, местная из этого квартала, — ответил он.

Композитор, раскатившись неприятным смешком, вновь вмешался в разговор. Макс заметил, что от выпитого глаза его уже посоловели.

— Хорошенькая. Вульгарная и хорошенькая.

Меча Инсунса по-прежнему не сводила глаз с танцовщицы, а та, очень тесно прижавшись к партнеру, повторяла его кошачье-плавные шаги по скрипучему полу.

— Тебе нравится, Макс? — спросил де Троэйе.

Макс, выигрывая время, долго тушил в пепельнице окурок. Разговор начинал его раздражать.

— Недурна.

— И только-то? Когда в прошлый раз танцевал с ней, ты явно получал большое удовольствие.

Макс взглянул на карминный след, окрасивший ободок стакана, который Меча поставила на стол, и краешек мраморного мундштука возле дымящейся пепельницы. Он все еще чувствовал этот ярко-алый вкус у себя на губах, когда во время неистового соития в пансионе Кабото, целуя, облизывая, впиваясь, они стерли без остатка всю помаду с губ той, что, содрогнувшись всем телом в последний раз, прошептала ему почти на ухо: «Не в меня, пожалуйста», и он, уже утомленный, держась на пределе, повиновался, медленно выскользнул из нее, прижался влажной плотью к радушной гладкости ее живота и тихо излился на него.

— Танго у нее выходит хорошо, — признал он, возвращаясь в «Ферровиарию». — Ты об этом?

— Танцует хорошо, а сложена еще лучше, — ответил композитор, рассматривая блондинку через поднятый на уровень глаз стакан.

— Лучше, чем я?

Этот вопрос Меча, повернувшись к Максу и приподняв уголок рта высокомерной усмешкой, адресовала ему. Словно мужа рядом не было вовсе. Или, с беспокойством отметил Макс, именно потому, что он был.

— В другом роде, — выговорил он так же осторожно, как когда-то, выставив перед собой карабин с примкнутым штыком, продвигался в тумане, окутывавшем Тахуду.