Читать книгу "Созвездие Козерога, или Красная метка - Диана Кирсанова"

– Мама! Неужели это правда?

Так все продумать, так замечательно все устроить, сплести целую паутину из лжи и недомолвок, опутать ею себя, мать, мужа, нашу будущую жизнь – и споткнуться там, откуда нам и в голову не приходило ждать подвоха!

– Неужели это правда, мама?!

Я стала ощупывать себя, свое тело, свою грудь – снова приподнявшись на кровати, как в лихорадке, я водила по телу руками, отбросив полу халата и совершенно не стесняясь маминого присутствия. И вот, как только мои ладони коснулись живота, совершенно гладкого живота, влажного от пота, который прошиб меня всю, – я вдруг совершенно четко уверовала в мамину правоту и поняла, что я действительно скоро стану матерью, и что событие, которого я отчаялась было ждать – случилось!

И еще я поняла, что хочу этого ребенка, хочу до отчаянья, до дрожи!

– Таня! Скажи мне, как ты думаешь поступить? Скажи мне, скажи сейчас же, Таня!

Спрашивая это, мама встала с коленей и теперь стояла надо мной и смотрела на меня, не отрываясь. Может быть, она боялась услышать жестокий ответ – но тот, который я дала, в одну секунду разгладил морщинки на ее лбу:

– Боже мой, мама! Да что же я могу делать! Ну конечно, конечно, я буду рожать!

В соседней комнате заплакала Дашутка – этот писк открыл шлюзы и наших слез. Плача и смеясь, мама кинулась к своей дочери, плача и смеясь, я кинулась за ними – и остаток дня прошел в каком-то сумасшедшем ритме, мы все время ходили друг за другом, плакали и смеялись…

Но новый день принес новые заботы.

Вчера мы не пришли ни к какому решению – сегодня его надо было принимать. Как быть? Ребенок, которого я жду («Мальчик! Мальчик!»), появится на свет месяцев через шесть с половиной. А мой муж ждет меня домой уже через неделю – и с девочкой на руках!

Наверное, со стороны может показаться, что самым простым решением было бы вернуться домой и признаться во всем мужу – но именно это решение было для меня совершенно невозможным! Мне вдруг вспомнился один разговор, вернее, фраза, брошенная как-то раз моим мужем в адрес бывшей жены:

– Как и всякая женщина, Тома полна недостатков, – сказал он задумчиво, как будто не замечая, насколько неприятны мне эти его воспоминания, – но одно достоинство в ней бесспорно. В это почти невозможно поверить, но за все время совместной жизни она ни разу меня не обманула!

И добавил, посмотрев на меня, как будто для того, чтобы убедиться, правильно ли его поняли:

– Я имею в виду, что ни разу не слышал от этой женщины ни слова неправды.

Вот! Вот! Одна-единственная фраза, а как много она решала! Я не могла, не хотела, мне была непереносима даже сама мысль о том, что эта женщина в глазах моего мужа может получить хоть какое-то преимущество! Он простил бы меня, простил непременно – ведь, в конце концов, я готовила не какой-то предательский, чудовищный обман, – но червяк сомнения, сомнения в моей чистоте («Ты чиста, как ребенок!» – говорил он) никак не должен был обосноваться в его сердце, я просто не могла этого допустить!

Неделю я прожила в этом доме и за всю эту неделю спала едва ли по два-три часа в сутки. Надо было принять решение. Но оно никак не принималось…

– Так нельзя больше, Танюша, – сказала мама, вздыхая. – На тебя невозможно смотреть, одна тень осталась. Наверно, я тоже слабая женщина, если не могу уговорить тебя открыться… И через твою голову предпринимать что бы то ни было я тоже не могу… Пусть все идет, как идет.

Вот что было непростительно – поддаться этой фразе, сказанной больше от усталости, чем после действительного раздумья! «Пусть идет, как идет», – решили мы (если это можно принять за решение) и вернулись домой.

Я вернулась домой, как и должна была вернуться – с девочкой на руках. Муж встретил нас. Меня – как королеву, а Дашутку – как принцессу крови. Дом наводнили люди, доктора, медсестры, какие-то няни с рекомендациями, кухня оказалась заставлена коробками с искусственным питанием, памперсами, игрушками, одних колясок у Даши было четыре штуки… Мое судорожное, нервное состояние списывали на послеродовые последствия, называли его каким-то научным словом, а на самом деле я просто тряслась от страха, что мой обман вот-вот откроется.

На этом фоне страха, который преследовал меня сутками, неделями, месяцами напролет, я как будто даже и забыла о своей беременности. То есть нет, не забыла, об этом нельзя было забыть, а просто, со смешанным чувством боязни и счастья наблюдая, как увеличивается мой живот, я перестала замечать тошноту, потерю аппетита, утренние головокружения – и, может быть, поэтому появившиеся было признаки сильного токсикоза очень быстро исчезли.

Мы с мамой долго думали, какую придумать причину, чтобы я могла снова ухать из дома, когда придет время рожать, но все решилось само собой… Когда, казалось нам, нет другого выхода, кроме признания во всем – муж мой, виновато целуя меня в глаза, сказал, что ему просто необходимо уехать. Уехать надолго и далеко. В Германию, на стажировку.

– Танечка, это только кажется, что далеко и надолго, – шептал он мне на ухо, и родная рука гладила меня по шее, опускалась на спину – я таяла. – На самом деле эти три месяца пролетят быстро, вот увидишь. Я буду звонить тебе каждый день и писать. Можно было бы, наверное, взять тебя с собой, но как же наша малышка?

– Поезжай, поезжай, я буду ждать, – бормотала я, пряча мокрое лицо у него на груди. Он думал, что я плачу из-за предстоящей разлуки, но на самом деле это были слезы огромного, невыразимого облегчения.

Он уехал, а за две недели до его возвращения я родила Андрюшу. Рожать его я уехала по Ритиному паспорту.

Я не буду говорить вам о пальчиках, ручках, ноготочках, глазках и губках – не буду только для того, чтобы не быть похожей на карикатурных матерей, над которыми я и сама имела слабость добродушно посмеиваться в свое время. Хотя губки, глазки и ноготочки моего сына действительно самые лучшие и удивительные, каких больше нет ни у одного ребенка… Но хватит об этом.

Мама опять все устроила: мы открылись Рите, и сестренка согласилась считаться фиктивной матерью, тем более что это псевдоматеринство не налагало на нее никаких обязанностей – мальчик должен был воспитываться в маминой семье, а я должна была помогать сестре деньгами. Так все просто и гладко выглядело на словах – и каким камнем на совесть и на душу лег мне этот груз! Мамин опыт в обращении с маленькими детьми, оказывается, ничего не значил. Я просыпалась ночами от явственно слышимого детского плача – Дашутка спала, это плакал мой ребенок! – и кидалась к телефону, а спокойный сонный мамин голос отвечал, что все хорошо, мальчик спит… Потом, днем, мне казалось, что сына позабыли покормить, или я явственно видела, как он плачет из-за мокрых пеленок – и ложка с яблочным пюре, которым я кормила Дашутку, выпадала у меня из рук – я снова неслась к телефону, а потом, не выдержав, и туда, в дом, где жил мой единственный сын.

В конце концов, я решилась. Я совсем уже почти решилась признаться – будь, что будет! – признаться во всем моему мужу, но все-таки было страшно… страшно от неизвестности. Я думала: да-да, я скажу ему. Непременно скажу ему, но не сегодня. Еще день. Еще два. Нет, лучше всего – в понедельник. А в понедельник думалось: нельзя же ему начинать рабочую неделю с такого известия…