Читать книгу "Контракт - Светлана Храмова"

Но, наверное, все зависит от того, под каким углом смотришь, можно видеть галоп серого в яблоках орловского рысака, а можно одни конские яблоки замечать, дело выбора.

Наконец он заговорил, но Нина услышала в голосе непривычное — слова идут медленно, как сцеплены воедино, и разъединять сложно. Когда мужчина так говорит, считается, что говорит веско:

— А о заблудших гимнастах в твоем офисе историй нет? О пловцах? Их не перечесть, водоплавающих-то, с ними тоже разное происходит. Нина, дорогая моя, почему спортом должен заниматься каждый — и это правильно, а музыкой — тут же вздохи, вопли о будущем и риске провала? Дети вон спят оба, радуются, что не разбудили.

О каком профессиональном тренинге мы говорим, им лет-то всего ничего! Немного спорта, немного музыки — почему нет? Почему не дать им возможность, они потом разберутся, у них впереди целая жизнь. А у нас — задача сделать ее веселой и радужной, без надрыва и безнадеги. Вон, картинки в детской — ну такие красивые повесили! Мы спрашивали разве — нравится им или нет? Не понравятся — сообщат, так ведь? Вот и с музыкой, поверь, Нинуля, они сами сообразят.

А вдруг, вдруг!.. ну вдруг все путем получится? А у нас уже есть к кому обратиться, чтоб слово замолвил. Сам Кирилл Знаменский! В недалеком и возбуждающе прекрасном будущем… если что. — Дэн прильнул к ней, потерся головой о плечо, как орловский рысак после выматывающего галопа. Даже снес ее вниз на руках, чего никогда раньше не делал, — и она подумала, что с Полом и Маргарет неизвестно как пойдет, но вот мужу инъекция новой энергии в достижении цели — просто необходима. Мысль о новой энергии вынудила ее согласиться, хотя стоимость занятий («Дэн, ты не представляешь себе, сколько стоит хороший преподаватель!», ответ был прост — азартный взгляд и фраза: «Будь уверена, я на самого лучшего заработаю!») требовала отдельного обсуждения. На чем и порешили.

На следующий день благородная флегма персидский кот Рыжий, привыкший к восторгам и почитанию, прятался под кроватью в спальне: наверху отчаянно свинговали саксы, поддерживаемые длинными очередями живых барабанов с трещотками — джазовые диски Дэн скупал без разбору; через неделю на ремнях подняли и через балкон втолкнули — в результате белую, просторно пустующую стену в гостиной громоздко перечеркнул жесткий прямоугольник старинного пианино надежной марки «Petroff»; через месяц у Пола и Маргарет появилась новая няня по имени Алекс, улыбчивая пожилая женщина с удивительно ровной спиной, в прошлом выпускница Джульярдской школы искусств.

Нина, пожалуй, даже счастлива: каждому ее слову Дэн снова с готовностью следует. Она привыкла к статусу красавицы-жены, ради которой, при необходимости, муж в лепешку расшибется.

Приключения победителей

Кирилла Знаменского в этом А., кроме гостиницы «Афина», особо ничего не радовало. Прекрасный бар, сервис на высшем уровне. Но сам конкурс…

Первый тур, в который он с трудом вписался, — тайный вылет, концерт в Испании — принимали, как всегда, с восторгом. Необходимость возвратиться в срок, радость, что отлучка прошла незамеченной, детский сад какой-то. Он уже успел подустать от конкурсных расписаний, от необходимости являться в точно назначенный час. Занятия, репетиции. Памятью бог не обидел, программу освоил в кратчайший срок, двух-трех часов в день, как всегда, хватало. Он считал Барденна забавным композитором, его музыка Кириллу не слишком близка, Моцарт и Бетховен ближе и понятней. Но в целом никакого повода для волнений он не видел. Первые два тура показались разминкой, не более. Естественно, он прошел в финал, кто же сомневался! Естественно, он в фаворе, опасения Валентина Юрьевича казались ему беспочвенными. Все путем. Победа будет за нами, нет причин волноваться. А Розанов не на шутку тревожится, хорошо хоть лично не явился терроризировать, только по телефону, зато систематически. Вчера все ожидания превзошел, предложил Кириллу снять свою кандидатуру, лететь в день финального выступления в Лондон. Там концерт срывается, Даниэль Стуцки в гриппе залег, предложили Знаменского на замену. «Альберт-Холл», не шутка. Розанов сообщил, что билет заказан, в программе второй концерт Бетховена, коронный номер Кирилла, как назло, соблазнительно, остальное — на усмотрение солиста. И дирижер превосходный, играть с ним — подарок судьбы, в ансамбле они супер. Но не судьба. Он должен закончить начатое, раз уж ввязался, отступать не в его правилах. Репетирует он сегодня последним, это поздний час, надо как-то дожить, скоротать время.

Кирилл заказал еще один эспрессо, попросил записать счет на номер комнаты и неторопливо опустошил крохотную емкость. Что за слово-то «емкость», откуда взялось? В «Афине» посуда изящна, как ножки балетных, так соблазнявших друзей Александра Сергеича. Впрочем, ножки у балерин за отчетный период пленительности не растеряли, пожалуй, даже удлинились и обрели законченность. Отточенность обрели. Особенно эта с ума сводящая ложбинка на щиколотке, крохотная впадинка, и так уютно целовать ее, бережно припечатывать влажными губами, а когда еще и родинка в том местечке, как у Иры Соколовской, то это уже не поэма, это экспромт-фантазия! По возвращении — первым делом к Ирке. У-у, у ней еще и на затылке изящнейшем круглая темная родинка, с левой стороны, между мочкой и жестко зачесанными, но непобедимо выпрастывающимися и своенравной дымкой струящимися волосами, если подкрасться неслышно и носом в них уткнуться, она ойкает, пугается, а потом выкатывается звук сипловатым комом: «Кирилл! Я так соскучилась!» Он другого ничего от нее и не слышал. Глаза как-то попросил закрыть, сережку (день рождения как-никак!) осторожной ощупью в левое ухо вдел, затем вторую, она тогда тоже стоном выдохнула: «Кирилл! Я так соскучилась!» Остальное — молча.

Тридцать два фуэте не сходя с места крутит, не стуча по-козьи пуантами, как поголовье кордебалета; в любви податлива и беззвучна, как немая клавиатура. Ира, Иришечка, потом, не сейчас, — он стряхнул безмолвный призрак Ирочки Соколовской «QueenXXXII», как прозвали ее в театре, отстранил ее податливые плечи: «Не теперь, Ирочка, не время», — и вернулся к действительности.

Пора бы прогуляться, однако, уточнить акустику в зале, как рояль звучит на фоне оркестра, сколько надо лошадиных сил приложить, чтоб солировать, а не просидеть у рояля неслышной тенью на манер танцовщицы Ирочки. Будут вопросы — заставлю настроить к вечеру. Чтоб оркестру в лучшем виде представиться. Кто там дирижер? Войцехом звать, а фамилия какая-то неизвестная, немец, вроде из профессоров, из ученых. Концертирует мало. А за что ж его выбрали-то? Другие заняты — или игнор Барденну? Впрочем, его концерт исполняется редко ввиду небывалой пианистической сложности. Даже скорее из-за бессмысленной технической переусложненности обеих партий — фортепианной и оркестровой в равной степени. Может, другие дирижеры концерт и не знают. А репетиция только одна. Странно. Условие конкурса, ничего не поделать, у них так принято.

Кирилл вышел за дверь, невольно зажмурился от резких солнечных лучей, в тот же миг почувствовал, что мгновенно продрог. Обманчивое горное солнце. Он приподнял плечи, придержал воротник пальто — зачем только шарф в номере оставил? — ускорил шаг и почти бегом преодолел недлинный путь до концертного комплекса. Зал открыт настежь, оркестровое вступление волнами накатывало со сцены. Кто-то уже репетирует. Счастливчик. А ему самому чуть не до ночи маяться. Кирилл вошел в зал, неслышно присел в последнем ряду и увидел, что репетирует Вележев. Любопытно. Что же расскажет нам взволновавшее прессу и публику молодое дарование?