Читать книгу "Твоя жена Пенелопа - Татьяна Веденская"

– Ты ведь выйдешь за меня замуж, Нин? Помнишь, ты хотела выйти за меня замуж? Помнишь?

– По… Помню…

– Я совсем, совсем без тебя не могу, ты мне очень нужна… Ну, пожалуйста…

– Тихо, Никитушка, тихо… Тихо, родной… – Нина принялась оглаживать его по затылку, по лицу, по плечам. – Надо, чтобы время прошло… Время все лечит, Никитушка… Ты просто очень устал…

– Да, я устал, Нин. Я последнее время почти не сплю. Да, как маму похоронили… Все меня колбасит, мотает куда-то из стороны в сторону, места себе не могу найти. Выпивка, свинство… Люди какие-то, лица… А тебя сейчас увидел, и все на место встало. С тобой мне так хорошо, так покойно! Можно, я от тебя никуда не уйду, а? Я не могу так больше, честное слово, не могу!

– Может, ты ляжешь, поспишь, Никитушка?

– Да… Я бы поспал, Нин. Очень хочу спать.

– Пойдем…

В комнате, не дойдя до кровати, он долго и удивленно смотрел на Витину рубашку, висящую на спинке стула. Потом обвел пространство непонимающим взглядом… Указав движением подбородка на компьютер, спросил тихо:

– Это чье, Нин? Ты… У тебя кто-то живет, да?

– Да, но… Не обращай на это внимания, Никит. В общем, это не то, что ты думаешь… Ложись, поспи. Ты едва на ногах держишься.

– Да… Я сейчас…

Не лег, а рухнул на кровать поверх шелкового покрывала, свернулся в позе эмбриона, зажав ладони меж коленями. Нина села рядом, подложила ему подушку под голову, осторожно огладила по плечу. Почувствовала, как оно мелко подрагивает под рубашкой. Никогда, никогда в таком жалком состоянии его не видела… Может, он болен? Может, ему врач нужен?

Никита вдруг застонал тихо, напрягаясь лицом в болезненной тревоге, будто силился что-то вспомнить. Потом резко поднял голову от подушки, приоткрыл воспаленные веки, проговорил отрывисто:

– Так я не понял, Нин… Ты не ответила… Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, Никита, да…

– Ты мне очень нужна, Нин!

– Да, да…

– Я умру без тебя, мне больше не к кому… Я… не могу…

И заснул на полуслове, обмяк, задышал ровно. Она сидела, смотрела на него, боясь пошевелиться, боясь дышать…

Странная внутри разливалась боль. Горько-сладкая, замешенная на ужасе раскаяния. Боль-горе, боль-счастье. Да, да, именно счастье, как ни парадоксально это звучит на фоне ужасной вины от содеянного… Но ведь она не хотела таких последствий, чтобы Лариса Борисовна… Господи, прости, совсем не хотела! Или нет ей прощения? И никогда не будет?

Комната плыла перед ней в слезном тумане – шкаф, телевизор на убогой тумбочке, стол с Витиным компьютером, окно… А еще стул с Витиной рубашкой, о которую зацепился взглядом Никита. Да, да… Надо же вещи Витины собрать. Он же должен приехать скоро…

Нина подскочила, засуетилась со сборами. Аккуратно сложила технику в большую клетчатую сумку, в ту самую, в которой Витя сюда эту технику и приволок. Теперь – вещи… Рубашки, брюки, трикотажный домашний костюм, шлепанцы. Да, еще в ванной его вещи надо в пакет собрать… Все, кажется. Ничего не забыла. Надо еще раз проверить…

Мыслей относительно Вити в голове не было никаких. Наверное, она дрянь последняя и бесчувственная. Пустила к себе, дала надежду, принимала его любовь, вылечивала ею свои раны. А теперь что, как в том новомодном сленге? Давай-до-свидания? Но что же делать, раз так… Что же делать… Надо, чтобы он исчез, и следы его пребывания исчезли, пока Никита не проснулся. А объясниться можно потом. Она ему позвонит потом, покается, извинится.

О, вот и звонок в дверь! Тише, ти-ше… Что ж ты звонишь непрерывно, я же слышу, бегу…

Распахнула дверь, прижала палец к губам, зашипела почти злобно:

– Т-с-с..!

Витя отшатнулся, спросил испуганным шепотом:

– Что случилось, Нин?

– Ничего не случилось. Тебе надо уйти.

И – вороватым взглядом на дверь комнаты, застыла, прислушалась…

– Да что такое, Нин? Что случилось? – уже сердито заговорил Витя, ступая через порог.

– Тише, пожалуйста, не кричи, разбудишь… Тебе надо уйти, вот, смотри, я все твои вещи собрала.

– Не понял?.. Кого я разбужу? Кто там у тебя в комнате? А ну, дай я гляну…

– Нет! – Нина вцепилась клещами в рукав его куртки. – Нет, не ходи… Я сама тебе скажу. Там… Там Никита спит… Сын Ларисы Борисовны…

– Какой Ларисы Борисовны? А, ну да, понял… И что? Значит, Никита пришел, ты его впустила, и он сразу спать лег? Ни фига себе, дела… А я? А как же я, Нин?!

– Лариса Борисовна умерла, Вить. От сердечного приступа. Месяц назад.

– Ну да, это жаль, конечно… А только при чем тут…

– Витя?! Вить, да ты что… Неужели ты не понимаешь…

Нина задохнулась, глянула на него дико. Он что, в самом деле ничегошеньки не понимает? Они же оба – преступники! Косвенные убийцы… Они же оба тогда проделали эту подлость с фотографиями! Да, ее вины здесь больше, конечно, но ведь он тоже… участие принимал. Причем самое непосредственное… Да, поддался на ее уговоры, и тем не менее!

Неизвестно, откуда силы взялись – Нина схватила в руки тяжелые сумки, поперла с ними на бедного Витю, почти силой вытолкала за дверь. От растерянности он и не сопротивлялся, лишь смотрел на нее обескураженно, моргая глазами и приоткрыв рот. Наконец проговорил что-то, но она уже не услышала, с силой захлопнула дверь. И перевела дух. Если можно употребить это действие для ужасного состояния духа.

Тихо, на цыпочках, вошла в комнату, села перед кроватью на корточки, глянула в Никитино безмятежное лицо. Дотронулась до щеки – спи, милый. Спи пока. А потом, когда проснешься… Не знаю я, что будет, когда ты проснешься. Вернее, как нам быть, как жить, не знаю… Может, рассказать тебе все, повиниться в грехе? Но будет ли это для тебя поддержкой в несчастье? Может, наоборот, станет последним ударом…

Нет, милый, не смогу я. Не из трусости, нет. От любви не смогу. Я лучше тебе опорой стану, милый… Буду с тобой столько, сколько тебе понадобится. И все от тебя терпеть буду. Делай со мной, что хочешь! Пользуйся, обижай, предавай… Я все, что надо, стерплю, – во искупление…

Слизнула соленую слезу с губы, шмыгнула носом. И вдруг поняла, что произносит свою окаянную исповедь вслух, как молитву… Поднялась на ноги, отерла слезы со щек, скользнула на постель, легла рядом. И странное вдруг спокойствие пришло, будто опустилось сверху легкое одеяло, укутало их обоих. И потянуло в сон…

Уже на грани яви и сна мелькнула беспокойная мысль – надо бы с утра пораньше подняться, блинчиков Никите на завтрак напечь. И в институт его отправить надо, завтра же понедельник. Наверное, учебу совсем запустил, а ведь сессия на носу! Интересно, а злополучную курсовую сдал или нет? Надо будет утром спросить…