Читать книгу "Нелюдь - Юлия Латынина"

– Что значит свободный рынок? – спросил Станис Трастамара.

– Свободный рынок, – прокаркал старик, – это значит, что, если ксеноморф хочет тебя повесить, ты продаешь ему веревку. А кроме свободного рынка, ведь была и демократия.

Ли яростно выплюнул это слово, которое Трастамара привык считать неприличным. То есть, что такое «демократия», Трастамара не знал. Но в училище, когда один кадет хотел оскорбить другого, он ему кричал: «Эй ты, демократ». За «демократа» дрались, бывало – и на дуэли. Никто не знал, откуда взялось это слово. Трастамара вообще-то думал, что демократы – это научное название какого-нибудь ксеноморфа. Тех же ттакк.

– Ты думаешь, это ругательство? – усмехнулся старик, видя выражение глаз своего праправнука. – Это был такой образ правления, при котором вот все это быдло, которое жрет, спит и размножается, выбирало себе в правители того, кто пообещает им, что они будут жрать, пить и размножаться еще комфортней.

Восток Митры пылал голубым и алым. Кольцо протянулось по небу огненным бивнем. От струи над землей встала двойная радуга, упершись одним концом в фижмы митрийских кораллов, а другим – в заросли земных роз.

– Пятьсот миллиардов особей, – продолжал Ли. – К началу войны – пятьсот шестьдесят. Раса, которая привыкла убивать и пожирать друг друга еще до зари разума! Та их промышленность, которая не работала на жратву, работала на войну. К началу войны на войну работало все. Потому что половину жратвы поставляла Земля, в рамках гуманитарной помощи. Ах, наши бедные братья по разуму! Они же иначе будут есть друг друга! Какие шансы имел политик, который сказал бы – откажитесь от ваших отпусков и ваших машин? Ваших домов и ваших денег? Ваших космических яхт и виндсерфинга? Стройте одни оборонные заводы. Отдавайте каждого мальчишку во флот. Конечно, голосовали за того, кто обещал роскошные яхты и низкие налоги. Скоты! Предатели!

Хрупкие руки Ли сжались. Он словно спорил с давно побежденным врагом. Враг был мертв – а последнее слово в споре еще не было сказано.

– А потом они напали, – тускло сказал Ли. – Я был на «Северном». Подрабатывал летом между семестрами, чтобы скопить на спортивную тачку и катать на ней окрестных девочек. Биоинженерная секция. Вытирал сопли хлорелле.

– Я знаю, – сказал Трастамара.

Героической бой «Северного», бой, с которого началась Дорога к Империи, был воспет в тысячах книг и фильмов.

– Ни хрена ты не знаешь, – сказал прапрадед. – Мы бежали. У нас был неплохой капитан. Очень умный. Наверное, поумней ттаккских самочек. Прекрасный отец. Заботливый муж. Чемпион флота по космическому альпинизму. Ему платили большие деньги за его работу. Но он считал, что эти деньги ему платят за то, что он командует крейсером. А не за то, что он готов умереть. Это главный недостаток демократии, Станис. Если главное – это твоя жизнь, если политики пляшут вокруг тебя, обеспечивая тебя лучшей пенсией и лучшим медобслуживанием, если ты – мерило всех вещей и твои права выше всего, то как может быть твоя смерть выше твоих прав? Как ты можешь умереть ради человека, которого ты сам избрал, чтобы он делал тебе хорошо? Как ты будешь умирать ради родины, которая есть совокупность пенсий, фондов и прочих способов человеческого осчастливливания?

Ли помолчал.

– Ты знаешь, сколько миллиардов людей жили на Земле? К началу войны – двенадцать. Сейчас мы обжили все миры ттакк – Альтайю, Лену, Халон, – но нас до сих пор семьсот миллионов. Сто тридцать лет назад погибло все человечество, Станис.

– А потом появился Император, – тихо сказал Трастамара.

– А потом появился Чеслав, – повторил Ли. – У нас не было ни единого шанса. Землю сварили, как боб в ядерном кипятке. Ттаккам было все равно. Они не боятся радиации. У нас оставалось сорок три корабля, два десятка исследовательских баз и три колонии на планетах. Нас было двенадцать миллиардов, а осталось три миллиона. И знаешь, с чего первого начал император?

Станис молчал.

– Он расстрелял командира «Северного» и каждого десятого из экипажа. Я помню, как мы стояли тогда в эллинге. И тянули жребий. Мне хотелось визжать. «Я не нанимался на вашу войну! Я биолог! Мое дело – хлорелла! Черт возьми, этот корабль прослужит столетия, Земли больше нет, нам надо просто убежать куда-то подальше и забиться в щель, почему этот подонок убивает нас?» А за нами стояли люди в броне со встроенными лазерами. Чтобы расстреливать тех, кто визжит. И никто не визжал.

Кот беспокойно зашевелился у старика на коленях. Станис вдруг с ужасом подумал, что случилось бы с человечеством, если бы тогда жребий пал на его прапрадеда. Старик хрипло засмеялся.

– Корабли… не отступали. Потому что в случае отступления в тактические компьютеры закладывалась программа самоподрыва. Люди работали день и ночь. Если они не работали, их расстреливали. Если они воровали, их расстреливали. Если они роптали, их расстреливали. Моя сестра не спала трое суток. Она бросила смену и ушла спать. Ее расстреляли. Моя тетка не спала трое суток. Она не ушла никуда, заснула за стендом и запорола «сборку». Ее расстреляли.

Мой кузен Джек монтировал коллайдер на «Победителе». При монтаже сбило фазу, пучок ушел на полметра влево, три инженера прикипели к стенке. Джек и его люди заперлись в отсеке и продолжили монтаж. На выходе их ждала комиссар Мария Перелли с ордером на расстрел. Они хорошо знали, что нет смысла выходить из отсека, пока ускоритель не смонтирован. Они знали, что, если они не смонтируют его за три дня, у них кончится кислород. Они уложились, и Джек познакомился со своей будущей женой Марией Перелли.

Когда я приехал забирать его в свой проект, он руководил цехом атомных мин. База «Сарисса». Альфа Центавра. Он жил в клетушке три на три через коридор от цеха, вместе с женой и двумя детьми – год и год десять месяцев. Это было очень важно – рожать детей. Я спросил его: «Зачем ты так близко живешь, эти цеха раз в полгода взрываются?» – и он ответил мне: «Лучше моим детям быть мертвыми, чем быть детьми диверсанта-вредителя». Чеслав повторял мне: «Я должен научить этих мерзавцев, что их жизнь ничего не стоит». Ты не можешь победить противника, чья жизнь ничего не стоит, если твоя стоит хотя бы ломаный грош. Вот так он думал. Славотчка.

– Кто? – не понял Трастамара.

– Славотчка. Славка. Славик. Это на одном из мертвых языков Земли. Забыл на каком. Когда он не расстреливал нас, он велел звать его Славотчкой.

Кот поднял голову и сказал «мяу». Ли почесал у него за ушами.

– Да, Слава, – ласково сказал ему прапрадед Трастамары, – твой предшественник жрал не только крыс. Удивительные твари – крысы. Лебеди погибли. Волки погибли. Белки погибли, а крысы выжили. Посмотри, какая красота, Станис. Я прихожу сюда утром, чтобы видеть рассвет. Каждый день я мечтаю, чтобы солнце, которое встанет, было желтым.

Маленькое бело-голубое солнце выплывало на небо. Восточную половину Кольца стерли, как ластиком. На небе не было ни облачка. Поливалки перестали бить, и крупные капли росы сверкали на сочных листьях и алых цветах. Оказывается, земные розы удивительно пахли.