Читать книгу "Иная сила - Вадим Сухачевский"

— Я так понимаю – перво-наперво ты должен остаться жив, чтобы суметь свое пророчество передать, — стал загибать пальцы Бурмасов.

— Да, и это, конечно, — признал фон Штраубе.

— Далее – должен быть жив император Павел до той поры, пока ты ему не передашь, — так?

— Вполне верно.

— Затем, — загнул третий палец Никита, — он должен тебя выслушать и тебе поверить. Верно рассуждаю?

— Куда уж как.

— Наконец, он должен внять твоим словам настолько, чтобы его сподобило начертать письмо для будущих веков. — Глядя на свои четыре загнутых пальца, князь вздохнул: – Да, всё вместе – нелегкая задача. Выходит, одного тебя спасти – это лишь четверть всего дела. Но – допустим, управились… — Он разогнул один палец. — Однако надо еще до поры уберечь от смерти императора, а она, костлявая, уже примеривается, обхаживает его вокруг; во всей империи он, сдается мне, один этого не разумеет. — Еще один палец, впрочем, разогнул. — Далее, — продолжал, — надо приложить усилия, чтобы сия взбалмошная персона в нужную минуту тебя приняла, к тому же тебе целиком поверила. И – на десерт – чтобы она оставила свое послание для потомков…

— Да вы что, друзья мои! — решил все-таки вмешаться Двоехоров. — Неужто, Никита, не видишь, что твои прожекты – неисполнимые?

— Отчего так? — нахмурился Бурмасов.

— Нет, — пояснил Христофор, — Карлушу мы, пожалуй что, выручим от беды. Шпага моя к тому всегда готовая. Выручали – выручим и еще… Положим, даже и заговору против венценосной особы мы до поры сумеем повредить, хотя с этим – оно, конечно, потруднее. А вот чтобы на что-то нашего государя сподобить – это ты, Никитушка, больно размахнулся. Всем ведомо – своенравен, и ни на что даже самое разумное подвигнуть его никакими силами нельзя. Нет, в таком деле я вам никак не товарищ.

— Что ж, каждому свой аршин, — сказал князь. — Но Карлуше помочь ты, я понимаю, берешься?

— А как иначе? — даже удивился подпоручик. — Разве я шпагой своей уж не доказал?

— И в том, чтобы попытаться уберечь до поры императора, — продолжал Бурмасов, — ты заинтересован до крайности, а то гляди – не поспеешь с женитьбой на этой… ну, с родинкой которая.

— На Елизавете Кирилловне, — подсказал Двоехоров, слегка обиженный его беспамятливостью на сей предмет. — Тут – сколь бы ни трудно, а живота не пощажу.

— Вот! А говоришь – не товарищ! Хоть на эту половину – а все же товарищ.

— Ну на половину я согласен, — подтвердил Христофор. — На эту половину – вот тебе моя рука… А вот чтобы вразумлять или подвигать государя…

— Ладно, — согласился Бурмасов, — это, считать будем, дело мое. Тут что-нибудь да придумаем. Чтобы Никита Бурмасов да не придумал, когда речь идет о спасении Отечества! Пускай даже через века!..

Фон Штраубе, однако же, слегка убавил его самоуверенность.

— Боюсь, что ты все-таки самого главного не учел, — сказал он.

Бурмасов снова нахмурился:

— О чем ты?

— О том, — сказал барон, — что при всей твоей отваге и при всех твоих придумках тебе не дано перепрыгнуть через века. Надо ведь еще, чтобы тот, кого спустя сто или двести лет это послание достигнет, внял ему и что-то совершил.

На сей раз долго Бурмасов почесывал в затылке, обдумывая его слова.

— Это, брат, наповал сразил ты меня… — проговорил он. — Мда, через века – оно и вправду затруднительно… — Но после минуты-другой раздумий добавил: – Хотя, впрочем, и тут мысль одну имею…

И Двоехоров, и фон Штраубе взглянули на него несколько удивленно.

— Ты – деспозин, так? — спросил он. — Стало быть, и дети твои, ежели появятся на свет, будут также деспозинами. И внуки, и правнуки – верно я понимаю?

— Вполне, — подтвердил фон Штраубе.

— И наделены будут тем же даром, что и ты?

— Да, это непреложный дар всего семейства Грааля…

— Вот все и решилось! — радостно воскликнул князь. — Тебе надо, как и Христофору, жениться, обзавестись потомками; они вдругорядь обзаведутся своими; так потомством своим и дотянешься через века!.. Вот только, — вдруг забеспокоился он, — ты ж, кажись, монах… Как там у вас в Ордене касательно женитьбы?

— Я не принимал пострига, — сказал фон Штраубе. — Деспозины не принимают его – как раз во имя непресекновенности своего рода.

— C’est magnifique![58] – вновь возликовал Никита. — Вот и женишься! Только всенепременно тут, в России – чтобы потомок твой был в нужном месте в нужное время!.. А мы насчет своего потомства расстараемся, верно, Христофор? Чтобы всегда было кому деспозинов поддержать!

— Чего ж не постараться? С таким делом можно и постараться, — с легкостью согласился Двоехоров.

Тут лишь фон Штраубе вдруг понял одно из своих видений. Ну да, это не он и не Бурмасов сидели под странным освещением, льющимся из стеклянных кругляшков. Это были их дальние потомки – тоже, впрочем, Бурмасов и фон Штраубе, прокарабкавшиеся через толщу столетия. А где-то неподалеку от них были и потомки Двоехорова, хотя они ощущались гораздо слабее… Вот только страшная звезда – она тоже была. Замерла в небе и горела над черной водой…

«Вода! Вода!..» – кричали где-то. Фон Штраубе сейчас не мог понять – тоже из видения были эти возгласы или разносились наяву…

Бурмасов между тем, вполне своей смекалкою довольный, продолжал:

— Видишь, как все славно выходит! И вовсе не так безнадежно, как чудилось сперва. Спасем с тобою, Карлуша, Россию-матушку! Благо это великое будет – все равно как спасти неразумное дитя.

— Ты под дитём неразумным Россию разумеешь, никак?.. — удивился Двоехоров этому уподоблению. И вдруг прислушался. — Не слышишь?.. Сдается, что-то кричат…

Да, значит, фон Штраубе не почудилось – вправду кричали; только вот что? Слово «вода» он в тех криках различал вполне отчетливо, а что еще, кроме «воды», он никак не мог разобрать.

Бурмасов за своими мыслями и прислушиваться не стал. Он и от Христофора услышал только первую часть вопроса, поэтому ответил горячо:

— Конечно, дитя! Большое, но неразумное дитя! Географии сколько хочешь, а вот разума… Нет, разум присутствует, конечно, да какой-то больно особенный. С таким особенным разумом недалеко и до беды.

— Чем же она для тебя разумом не вышла? — спросил Двоехоров.

— Да тем, что завсегда норовит пилить под собою сук! Татарва уже рядышком, а князьки наши меж собою воюют. Ляхи Москву спалили, а наши никак не выяснят, кому после Тушинского Вора царем быть. А чуть смути чем-нибудь, как тот же Емелька Пугач, — уж такая смута пойдет, что попробуй-ка управься… Или это: пространство занимает такое, что аж на Америку перекинулась, а для столицы и места на земле не нашла, позаимствовала у Нептуна. Что за место, право! Людям и рыбам тут надобно жить попеременно!.. — Вдруг насторожился: – Э, а вправду ведь кричат…