Читать книгу "Первое дело Аполлинарии Авиловой - Катерина Врублевская"

О книге В.Г. Авилова мне ничего не удалось разузнать. В географическом обществе знают о таком путешественнике, но об издании книги им ничего не известно. Мне сказали, что по этому вопросу надо представить докладную записку на имя графа, но я, естественно, не стал этим заниматься.

Теперь несколько слов о Ефиманове. Григорий Сергеевич Ефиманов родился в Самаре, в 1832 году, в небогатой дворянской семье. Его отец, служа в армии, сумел при поддержке всесильного Аракчеева, сделать отличную военную карьеру и дослужился до генеральского чина. Генерал-аншеф рано вышел в отставку и занялся обустройством своего поместья. Григорий Ефимович был пятым, последним ребенком в семье бравого гусара, любителя женщин и вина. Обладая слабым здоровьем, он не пошел на военную службу, а в 1852 поступил на юридический факультет Московского университета и получил блестящее образование. Во время учебы старался завести связи в среде столичной знати, что давало ему возможность завязать успешную карьеру. Закончив университет, Ефиманов вернулся в Самару и стал мировым посредником по Самарскому уезду. В 1868 году Ефиманов переехал в Санкт-Петербург, где поступил на государственную службу в управление Санкт-Петербургских верфей в качестве помощника адмирала Вершинина, директора Русского Общества Судостроительных верфей. В тот же год женился на богатой вдове, старше него на десять лет, родом из N-ска.

Полученные от женитьбы средства помогли Ефиманову жить на широкую ногу. Он стал завсегдатай балов и опер и, несмотря на свой небольшой рост и тщедушное телосложение, пользовался успехом у женщин, скорей всего из-за своей щедрости. Жена его не большая охотница до развлечений и поэтому чаще оставалась дома. Ефиманов покровительствовал балетной школе при Мариинском театре, но вынужден прекратить посещение школы, так как разразился скандал: он растлевал юных балерин. Его высокопоставленные друзья сделали все, чтобы скандал не просочился в газеты, но посоветовали Ефиманову подать в отставку.

В 1887 году Ефиманов выходит в отставку, в чине статского советника, и вместе с супругой переезжает в ее поместье под N-ском. У них также имеется роскошный особняк в городе, в котором он живет один (жена предпочитает оставаться в поместье). Он вовсю занимается благотворительной деятельностью, становится попечителем института благородных девиц, жертвует на N-ский дом призрения и женский монастырь Успения Богородицы. Дружит с губернатором и предводителем дворянства. В 1889 году становится вдовцом, а недавно до меня дошли слухи, что его убили и убийца не найден. Верно ли это, Лазарь?

О том, знакомы ли Ефиманов и Кобринский, мне доподлинно ничего неизвестно, хотя то, что граф и г-жа Ефиманова родом из N-ска, наводит на мысль, что они могут быть знакомы. Документально же это нигде не отмечено.

Вот это все, что мне удалось найти.

Надеюсь, что хоть чем—то тебе смог помочь.

Твой друг Илья Окулов.

* * *

Аполлинария Авилова, N-ск — Юлие Мироновой, Ливадия, Крым.

Юля, доброго тебе дня.

Продолжу скорбную летопись. Каждый раз новое событие, и чаще всего, ужасное, заставляет меня браться за перо и писать тебе. Вот и на этот раз…

Но обо все по порядку.

На званом обеде у тетушки Марии Игнатьевны в честь графа Кобринского, приехавшего из Санкт-Петербурга навестить старую приятельницу, произошла досадная неприятность: под крышкой сырницы, которую нам подали на десерт, оказалась записка угрожающего содержания. В ней было следующее: «Убирайся прочь, а то подохнешь!» В записке не было указано, к кому обращалось сие послание, но так как сырницу подали на стол, за которым сидел гость, то понятно было, что послание предназначалось ему.

Кобринский попросил Николая выяснить, кто автор сей записки, и оказалось, что пропал один из лакеев, нанятых на вечер. Никто не смог сказать, кто он и откуда, так как все происходило в спешке и хозяин ресторана просто нанял людей на стороне, так как у него не хватало своих работников, говорящих по-французски. Этот пропавший лакей и был из тех, кого наняли на поденную работу и не спросили имени.

Граф Кобринский приехал не за тем, чтобы навестить тетушку или полюбоваться красотами нашего N-ска, а для того, чтобы получить от меня дневник моего мужа, написанный им во время путешествия по Африке. Он обманывал и меня, и Марию Игнатьевну, говоря, что готовит к изданию книгу моего покойного мужа, а на самом деле он хотел получить все его документы. Мне пока еще не известно, для какой цели, но я обязательно узнаю.

Тогда я решила его перехитрить. Взяла старую тетрадь из архива отца, и переписала дневник, изменив многие детали. Потом я сбрызнула его водой, немного пожгла переплет, подержала на солнце, чтобы бумага выгорела и стала ломкой, и запаковала в оберточную бумагу. Я обещала графу отдать его в собственные руки.

В полдень я отвезла дневник графу, раскланялась с ним, почаевничала с тетушкой и вернулась домой. Весь день лежала, читала новый французский роман, а поздно вечером, около десяти, прибежал, Прошка, кухонный слуга Марии Игнатьевны, и сообщил, что барин помер. Не поверив своим ушам, я кинулась собираться, и, когда вбежала в дом, там был полный переполох.

Тетушка лежала у себя в комнате с сердечным приступом, у нее был доктор. В зале уже сидел Кроликов и опрашивал слуг. Увидев меня, он повернулся и сказал:

— Ну, вот и вы, мадам. Рад, очень рад. Без вас ни одно преступление не обходится. Знаете ли вы, что были последней, кто видел графа в добром здравии?

— Как так? — удивилась я. — Я видела его только утром, а потом вернулась к себе!

— Получив от вас некий сверток, Викентий Григорьевич поднялся к себе в комнату, заперся, и даже отказался спуститься к обеду. Когда же к нему в дверь постучали, он не ответил и слуги выломали дверь. Граф Кобринский был мертв.

Мне стало нехорошо. Если я видела графа последним, это сразу же означает, что его убила я. Но как? Я только отдала ему дневник и вскоре ушла. Но кто в это поверит? Никто даже не видел, что граф Кобринский поднялся к себе. Я схватилась за голову, так как почувствовала головокружение.

Очнулась на козетке в той же зале. Надо мной склонился испуганный следователь — он обмахивал меня своим планшетом, куда записывал показания. Тетушкин доктор щупал мне пульс и считал секунды.

— Слава Богу, — выдохнул Кроликов, прекращая махать, — вы пришли в себя. Как вы могли подумать, что я обвиняю вас в убийстве? Я же русским языком сказал — граф отказался от обеда. Слуги слышали его голос из-за двери. Обед подают в семь, а вы ушли в час пополудни. Полицейский доктор уверяет, что с момента смерти прошло не более двух часов. Так что успокойтесь и расскажите все по порядку.

— Мне особенно нечего рассказывать. Викентий Григорьевич вчера спросил меня, если уж он тут, навещает тетушку, то не смогу ли я заодно передать ему дневник моего покойного мужа, дабы привосокупить его к книге, издаваемой на средства географического общества? Я ответила согласием: на следующий день, то есть сегодня, принесла ему дневник и поблагодарила за теплое отношение ко мне и моему бедному мужу.