Читать книгу "Небесные воины - Вадим Проскурин"

— А ты? — спросил я. — Ты кого-нибудь любишь?

Головастик хихикнула.

— Я люблю всех, — сказала она. — Я знаю, что ты сейчас думаешь, ты думаешь, что любить всех — значит не любить никого. В каком-то смысле ты прав, но это твое понимание правды. Поверь мне, оно не единственное.

— Ты считаешь, у нас с Леной настоящая любовь? — спросил я.

— Не мне решать, — ответила Головастик. — Помнишь, что я говорила про слова, которые не отличаются от действий? «Я люблю» — тоже из этих слов. Если ты повторишь «я люблю Лену» достаточное количество раз, то ты ее полюбишь. Собственно, ты уже любишь ее, хоть и пытаешься разлюбить. По-моему, зря.

— Ты говоришь так, потому что действительно так считаешь? — спросил я. — Или потому что хочешь через меня вновь обрести контроль над Леной?

Головастик рассмеялась.

— Ты уже начинаешь ориентироваться в божественной жизни, — сказала она. — Верно и то, и другое. Мир сложен и многообразен, в любом действии и в любом желании сплетены тысячи разных мотивов. Когда ты описываешь их словами, ты выбираешь главные среди них и когда ты их выбрал, они действительно становятся главными. Потому что понятий, для которых нет разницы между словом и действием, гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Я растерянно помотал головой.

— Ты меня совсем запутала, — сказал я. — Что я, по-твоему, должен сейчас делать?

— Только то, что считаешь нужным, — ответила Головастик. — Но помни — любое действие меняет реальность. Любое твое решение будет правильным, потому что ты уже почти стал настоящим богом. Ты не прогибаешься под окружающий мир, ты прогибаешь его под себя. Так иди и прогни его так, как считаешь нужным.

Я немного подумал и сказал:

— Хорошо. Пойду прогибать.

— Удачи тебе! — улыбнулась Головастик и отсалютовала мне наполненным фужером, в который теперь было налито не шампанское, а красное вино.

Другой такой же фужер оказался в моей руке. Мы выпили за удачу и я отправился прогибать мир.

23

Мы лежали, обнявшись, на теплом песке. Рядом тихо плескалось теплое море, с неба светило теплое солнце, весь мир был теплым и ласковым. Далеко-далеко, у самого горизонта, в ласковых лазурных водах резвились дельфины. А может, и не дельфины, может, в этом мире водятся какие-то другие существа.

Лена пошевелилась, приподнялась на локте и растерянно уставилась вдаль.

— Это рай? — спросила она. — Настоящий рай, такой, каким он должен быть? Без коровьих скелетов, без гурий, без архангелов и чертей?

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, это можно назвать и раем, только, по-моему, лучше придумать другое слово. Слово «рай» слишком затаскано, оно слишком обросло артефактами. Архангелы те же самые…

Лена протянула руку и вытащила из воздуха яблоко. Откусила и протянула мне.

— Змея-искусителя изображаешь? — спросил я, улыбнувшись.

— Никого я не изображаю, — ответила Лена. — Просто хочу поделиться вкусным яблоком. Никаких намеков, никаких параллелей.

Я вздохнул.

— Боюсь, без намеков и параллелей нам уже не обойтись, — сказал я. — За тысячи лет символами обросло все. Яблоко — не просто вкусный фрукт, а символ то ли познания, то ли этики, то ли черт знает чего еще. Рай — не просто хорошее место для отдыха, а гнездовье целой толпы сверхъестественных существ. О чем ни подумаешь, везде натыкаешься на плоды народного мифотворчества. А иногда так хочется, чтобы вокруг был просто рай, в котором на деревьях растут просто яблоки…

Лена улыбнулась и поцеловала меня в губы.

— Это просто рай, — сказала она, завершив поцелуй, — а это просто яблоко. Ешь и ничего не бойся.

Я откусил. Яблоко было потрясающе вкусным, даже не помню, ел ли я когда-либо такие яблоки на земле.

— Ну как? — спросила Лена. — Ничего нового не познал?

Я пожал плечами.

— Вроде нет, — сказал я. — Кажется, это действительно просто яблоко.

Некоторое время мы молчали, а затем Лена спросила:

— Что теперь будет с миром?

— С каким?

— С нашим родным. С Землей.

— Ничего не будет, — сказал я. — До тех пор, пока за ним присматривает Четырехглазый, с ним ничего не случится. Я и не думал, что Четырехглазый так силен.

— А что будет с моим… гм…

— Ничего с ним не будет, — ответил я, не дожидаясь, пока Лена подберет подходящее слово. — Больше никаких глобальных экспериментов, никакой загробной жизни, никаких пророков и апостолов. Четырехглазый взялся за это дело всерьез. Не знаю, что конкретно он будет делать, знаю только одно — до тех пор, пока капля воды, с которой Четырехглазый так любит себя сравнивать, предпочитает не разрушать плотину, эта плотина будет стоять.

— Опять начал притчами изъясняться, — улыбнулась Лена. — Ты как, надолго планируешь тут поселиться?

— Пока не надоест.

— А как же познание, власть, приключения?…

Я безразлично махнул рукой.

— Наплевать, — сказал я. — Когда-нибудь мне наверняка надоест тихая жизнь в маленьком личном раю, но пока я хочу насладиться ей настолько, насколько возможно. И я приглашаю тебя разделить мое наслаждение.

— А потом? — спросила Лена. — Что будет потом?

— Не знаю, — сказал я. — До этого «потом» еще надо дожить. Возможно, никакого «потом» и не будет. Головастик говорила, что ушедшие обычно не возвращаются.

Лена вдруг зябко поежилась.

— Значит, мы ушедшие, — протянула она, не то спрашивая, не то утверждая. — Никогда не думала, что это случится так быстро.

— Хочешь вернуться в большой мир? — спросил я. — Поучаствовать в интригах и ссорах бессмертных?

— Не хочу, — решительно ответила Лена. — Пока мне не надоест наслаждение, которое ты предлагаешь — нет. А это действительно твой личный рай?

— Конечно, — ответил я. — Разве ты еще не поняла? Любой новый мир — всегда личный рай того, кто его открывает. Для Головастика рай — мир ничем не ограниченной боевой магии, для Четырехглазого — большое пустое пространство, где можно медитировать и ничто тебя не отвлекает, для Бомжа… ну, ты сама видела.

— А для тебя? — спросила Лена.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Поживем, увидим. Если ты не против, конечно.

— Я не против, — сказала Лена.

Она пытливо посмотрела на меня и вдруг спросила:

— Те красивые слова про любовь, которые ты говорил, им тебя Головастик научила?

Я замялся, не зная, что ответить.

— Ну… — наконец выдавил я из себя, — да, Головастик. Но это не важно. Головастик говорит, что для очень многих слов нет разницы между словом и действием. Если много раз повторять «я тебя люблю», то рано или поздно обязательно полюбишь. Многие говорят, что любовь приходит сама собой, ее сравнивают с ударом грома, с какими-то еще стихийными бедствиями, но по-моему, она приходит только тогда, когда ты сам позволяешь себе попасть под стихийное бедствие.