Читать книгу "Сладкий привкус яда - Андрей Дышев"

– Вот что, парень, – проговорил Палыч вполголоса, нервно поглаживая щенка. – Я тебе кое-что скажу, а выводы ты сам делай…

Он замолчал, потому как в этот момент встретился взглядом с Татьяной. Не было бы на его руках щенка, девушка наверняка отвернулась бы сразу. Лицо ее мгновенно отразило то нежное чувство, которое часто переполняет сердце девицы, еще не познавшей материнства, при виде милых и нежных зверей.

– Потом, – отрывисто шепнул Палыч, едва шевеля губами.

– А это кто такой?! – пискнула Татьяна, от умиления прижимая руки к груди. – Господи, крошечный какой! Несчастненький какой!

Щенок покорил ее. Татьяна приблизилась к Палычу и, не спрашивая разрешения, бережно взяла из его рук кутенка. Тот растопырил лапки, задрожал и пронзительно запищал.

– Если понравился – забирай, – бормотал Палыч. – Дай только немного подрасти. Как от мамкиной титьки оторвется, можешь забирать…

Конь под князем хрипел, скалил желтые зубы, испуганно водил глазами и нетерпеливо стучал копытами.

– Собери коней в табун и отведи на ухожу, – приказал Орлов, обращаясь то ли к Палычу, то ли к Татьяне, но девушка безошибочно приняла просьбу на себя, без ворчанья, что на конюха не училась, отдала Палычу кутенка и тотчас отошла в сырую темень.

– Рассказывай, – сказал Орлов мне, наблюдая за пожаром и недовольно качая головой: ему не нравилось, что пожарные работают слишком медленно и неловко. – Что ты здесь делал?

Я объяснил, что сначала нашел окурок на горбатом мосту, затем пошел дальше и нашел перед воротами конюшни зажигалку и чем это все для меня обернулось. Когда замолчал, то ужаснулся тому, как глупо выглядел мой рассказ. Орлов высказался так, как я и ожидал:

– Ты что ж, ночью по всей усадьбе окурки собирал? Ошелоумел, братец?

– Неужели вы не понимаете: кто-то очень хотел, чтобы я умер от печали под копытами лошадей! – ответил я, давая понять князю, что его тон несправедлив.

– Кто же это?

– Если бы я знал! Меня просто заманили в ловушку, которую заранее подготовили. Стойла ведь были открыты! И ворота конюшни были открыты. Лошади едва почуяли огонь, так сразу кинулись наружу.

– Тебе очень надо было на выгон лезть?

– Я увидел зажигалку. Она горела, как свеча, у самых ворот…

– Ладно, потом объяснишь, – перебил меня князь и хлопнул коня по шее. – Пошел!

Еще час я не знал, чем себя занять, ходил кругами вокруг пепелища, смотрел, как Татьяна вместе с князем управляются с лошадями, потом разговаривал с охранниками, дежурившими у ворот как раз в те минуты, когда за конюшней вспыхнули овсяные снопы, сложенные у торцевой стенки. Никто ничего подозрительного не заметил, никто через ворота не выходил.

Когда с пожаром было покончено и пожарные, смотав шланги, уехали в свою часть, на пепелище появился бородатый конюх в нелепом горнолыжном комбинезоне, из-за большого количества заплаток напоминающем маскировочный костюм. Конюх был запоздало суетлив и испуган. Я не слышал, о чем говорил с ним князь, но конюх, отвечая на вопросы, все время крестился и показывал рукой куда-то в сторону.

Я вернулся к себе, разделся перед зеркалом и с отвращением рассмотрел огромный синяк между лопатками. Испуганные лошади виртуозностью не отличались, и я не превратился в отбивную лишь по счастливой случайности.

«Интересно, а кто вытащил меня с выгона?» – подумал я и тотчас вспомнил, как Татьяна садилась в автобус, чтобы уехать на почту. Странно, что спустя каких-нибудь полчаса она оказалась на пожаре.

Глава 23ДРЯНЬ

Как утомительно рассказывать об одном и том же в десятый раз! Я надеялся, что мой визит в отделение милиции займет несколько минут, но был удостоен внимания следователя из областной прокуратуры, которого прислали к нам по непальскому письму. Это был подвижный, худой и очень нервный тип по фамилии Мухин, который прикрывал свою преждевременную лысину длинной прядью, выращенной над ухом и зачесанной на манер ободка для наушников.

– Давай! Короче! – приветствовал он меня, протянув узкую ладонь, в которой прощупывались все подвижные косточки, придвинул мне стул, но сам не сел, встал спиной к окну и принялся там подергиваться, пританцовывать и делать еще массу всяких бессмысленных движений.

Я сделал пару глубоких вздохов, как стайер перед марафонской дистанцией, и по порядку обрисовал ему картину высотного лагеря, которая открылась мне, перечислил находки, не забыл упомянуть о появлении в лагере Татьяны, которую в качестве письмоводителя взял на работу князь, и завершил рассказ своей фантастической версией о пластической операции.

Мухин перебивал меня буквально после каждого предложения.

– Так что? – срывающимся высоким голосом кричал он. – Нет, ты скажи: ты считаешь, что Столешко хочет изменить внешность под Родиона? Так, да? Или нет? Чего ты юлишь? Ты мне прямо говори, чтобы все было чики-чики!

Он требовал прямоты, а сам извивался у окна, как стриптизерша на шесте, и беспрестанно приглаживал тонкую прядь, наклеивая ее на вспотевшую лысину.

– Я так думаю, – пытался вставить я слово. – Не уверен, но полагаю, что это так.

– Нет, подожди! Давай все сначала! Ты заявляешь, что Столешко убил Родиона и взял себе его внешность? Так, да?.. Ты что коллекционируешь? Счастливые автобусные билетики или конфетные фантики?

Я изумленно изгибал брови, раскрывал рот, чтобы высказать свой полный отпад от вопроса следователя, но он снова перебивал меня, загоняя психологическим прессингом в угол:

– Значит, веских доказательств нет, одни галлюцинаторные фрагменты? Так, да? Нет, ты скажи прямо: так или не так?

Он вымотал мне душу в первые пятнадцать минут разговора, после чего я замолчал, и следователь, постучав по столу обломком линейки, потребовал у дежурного принести мне воды. Тогда я понял, что значит расколоться на допросе. К этому расколу я был очень близок.

Потенциальный клиент психдиспансера, убедившись, что я в достаточной мере жадно хлебаю воду, изменил тактику, сел на подоконник, скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, чтобы конечности непроизвольно не двигались.

– Я могу с чистой совестью сдать письмо из Непала и твои показания в архив, – сказал он, ни на мгновение не упуская меня из поля своего зрения. – Никакого криминала я здесь не выслеживаю. Ты, конечно, можешь написать заявление и настоять на расследовании, но это будет многолетний «висяк», на который сотрудники уголовного розыска будут тратить свое драгоценное время. Понял меня, да? Или нет?

– Понял, – кивнул я, но, как выяснилось, поспешно.

– Ничего ты не понял, – начал объяснять Мухин. Он «развязался» и снова стал дергаться и танцевать у окна. – Ты берешь пять чистых листков бумаги – пять, понял? – и в течение трех дней пишешь все, что считаешь нужным: по пунктам, одни голые факты – видел, сделал, нашел, подобрал. Я читаю и решаю: отправлять запрос в бангкокский медицинский центр репродукции человека или нет. Я предсказываю – понял, да? – ордена нам получать или подзатыльники. Не я, не я буду расследовать это дело, а ты, и все будет чики-чики… Что смотришь? Ты! Как говорится, если хочешь лечиться, придумывай болезнь. Я всего лишь упаковщик номер один, понял? Все, что ты сделаешь, я упакую и отправлю куда надо. Давай, пока! Времени нет, прости!