Читать книгу "Огарева, 6 - Юлиан Семенов"

3

Каждую субботу Садчиков уезжал за грибами и возвращался вечером в воскресенье. Он любил ночевать у костра, где-нибудь на берегу озера. Подстелив еловых лап, он укутывался в плащ-палатку и долго лежал возле костра. В те долгие ночные часы он не спал, а просто смотрел в огонь, ни о чем не думая, иногда шепотком затягивая фронтовые песни, но до конца допеть ни одну не мог: помнил он только первые куплеты.

Домой Садчиков норовил приехать с последней электричкой, тихонько раздеться в прихожей, отнести грибы на кухню, почистить их и замочить в соленой воде. Он ходил по квартире на цыпочках, но все равно умудрялся разбудить жену.

— Неужели нельзя аккуратней двигаться? — сердито кричала Галя из спальни и громко захлопывала дверь. — У меня завтра операция!

Сначала Садчиков обижался: «У меня тоже завтра операция». Однажды Галя сказала ему, что ассенизаторы и милиционеры — профессии, обреченные на умирание. «Научно-техническая революция освободит мир от целого ряда мезозойских профессий. Мы пристроим тебя, отец, сторожем на садовые участки — будешь воевать с сороками. Они неисправимые жулики».

Обычно Садчиков, возвратившись из леса, ложился спать на диване в столовой, просыпался в шесть часов и сразу же уходил. Сначала он говорил, что ходит по утрам в бассейн, а потом Галя привыкла к этому и вообще перестала спрашивать, куда это он так рано убегает. Садчиков бродил по пустынным улицам, завтракал в маленькой стеклянной закусочной в Скатертном и приходил к себе в восемь. До девяти он читал журналы — в библиотеке ему оставляли «Иностранную литературу» и «Науку и жизнь», а потом начинал допрашивать бандитов.

В ту субботу Садчиков пришел на совершенно безлюдную платформу в двенадцать: он заблудился в лесу и с трудом вышел к железной дороге, освещая фонариком еле заметную тропку. Две корзины были полны грибами, и он думал, как дотащить их до дома — на метро он явно опоздал, на такси денег нет, а топать через весь город с двумя тяжелыми корзинами — годы не те.

— Белые есть? — спросила кассирша, протягивая ему билет.

— Мало. Подберезовики все больше, а б-боровик уже сошел.

Почувствовав, что за спиной стоит человек, Садчиков отодвинулся от окошка кассы.

— Тоже грибник? — спросила кассирша. — Чего вы сегодня все так поздно?

— Кто по грибы, а кто по рыбу, — ответил человек и дребезжаще, по-стариковски добро рассмеялся.

— Есть рыба-то?

— Да есть маненько. Мне билетик, гражданочка.

— Куда?

Садчиков поднял корзину и обернулся, чтобы идти на платформу, — желтый глаз электрички уже светился в ночи. Он только одно мгновение видел рыбака и сразу же узнал Пименова. Сейчас Пименов был совсем другим — маленьким, уютным, добрым, усатым дедушкой.

Стоя на платформе и наблюдая за тем, как Пименов, поправив спиннинг, вскинул на спину рюкзак, Садчиков думал: «Милиции-то здесь нет. Впрочем, зачем мне милиция? Уж кого-кого, а этого я сам прихвачу».

Он подошел к Пименову, взял его под руку и сказал:

— Вик-ктор Петрович, а м-мы вас обыскались… Уху п-придется в т-тюрьме варить.

Пименов удивленно обернулся к Садчикову.

— Вы о чем, гражданин? — спросил он, и Садчиков увидел, как в острых его глазах, освещенных сильным прожектором приближающейся электрички, взметнулось что-то быстрое и яркое. — Вы чего?

Садчиков не успел ответить: он ощутил сильный удар в шею и полетел под колеса электрички. Он услышал пронзительный скрип тормозов, потом услышал свой крик, и потом все кончилось тишиной.

4

Костенко никак не мог надеть туфли: его трясло, как в детстве, когда он болел малярией.

Его продолжало трясти и когда он приехал на Быковский аэродром. Инспектора уголовного розыска, допросившие кассиршу, сообщили, что «рыбак», как ей помнится, брал билет до Быкова.

Работники аэродрома, вместе с которыми Костенко просматривал рейсовые ведомости с заполненными фамилиями, сидели тихие и удивленно переглядывались. Землистое лицо полковника плясало и дергалось, а кончики пальцев были неестественно белыми.

— Палетов, — с трудом сказал он, ткнув пальцем в фамилию, — который в Пермь улетел… Кто оформлял ему билет?

— Я, — испуганно ответила молоденькая девушка.

— Старик с усами?

— Я не помню. Нет, погодите. Это военный. Он еще конфетами меня угостил.

— Старый?

— Молодой, — еще более испуганно ответила девушка.

Костенко долго доставал из кармана фотографию Пименова. Он разложил на столе портреты Пименова — с пририсованными усами; бритого наголо; без усов.

— Т-такой человек у вас был? — спросил Костенко. — Смотрите внимательно.

— У меня вот этот купил билет до Свердловска, — сказала пожилая кассирша с высокой белой прической и тронула мизинцем портрет, на котором Пименов был с усами. — Тушеров по фамилии.

— Когда ушел самолет?

— Два часа назад.

— Когда он прибудет в Свердловск?

— Через полтора часа.

Костенко вдруг испуганно поднялся.

— Самолет нигде посадки не делает?

— Нет, это прямой рейс.

Когда в пять утра пришло сообщение, что бригада свердловского угрозыска задержала Пименова в аэропорту, Костенко, по-прежнему чувствуя сильный озноб, вышел из министерства на улицу Огарева. Он остановил такси и сказал:

— Продай бутылку, шеф…

Таксист испуганно посмотрел на большое здание МВД, казавшееся в рассветных сумерках серым и тяжелым.

— Откуда у меня? Нету у меня бутылки.

— Поехали на вокзалы.

Около Казанского, на стоянке, Костенко купил четвертинку, выпил из горлышка и почувствовал, как проходит противная дрожь. Его охватила вдруг ватная усталость, словно бы он сбросил со спины громадную, тяжелую поклажу, которую долго-долго нес. Он вошел в большое, просыпающееся помещение вокзала и сел на скамейку возле женщины, укачивающей мальчика.

Костенко вдруг вспомнил маслята, которые валялись на платформе, и большую плетеную корзину, и бесформенное, кровавое месиво, укрытое брезентом, а потом перед ним возникло лицо Садчикова, и он заплакал, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Тише ты, — зло сказала женщина, — ребенка разбудишь…

Апрель 1972 г.