Читать книгу "Предатель памяти - Элизабет Джордж"

Я застонал. Ее манера выражаться — причудливая и очень красочная — в моем состоянии могла стать последней каплей. Я прохрипел: «Голова».

Она сказала: «Кошмар. Но от алкоголя тебе станет только хуже. Может, я сумею тебе помочь».

И она положила ладони мне на голову. Кончики ее пальцев, легко касающиеся моих висков, были прохладными, они рисовали небольшие круги, которые успокаивали биение в моих венах. Под ее прикосновениями мое тело расслабилось, и мне показалось, что я вот-вот усну рядом с ней, такой тихой и нежной.

Она прилегла рядом со мной и положила руку мне на щеку. То же самое нежное прикосновение прохладной плоти. «Да ты весь горишь», — удивилась она.

Я пробормотал: «Это головная боль».

Когда ее пальцы нагрелись о мою кожу, она перевернула ладонь тыльной стороной. О прохлада! Какая у нее прохладная ладонь!

Я сказал: «Так приятно. Спасибо, Либби». Я взял ее руку, поцеловал пальцы и снова приложил их к своей щеке.

Она хотела что-то сказать: «Гидеон…»

«Что?»

«Э-э, не обращай внимания». И когда я именно так и поступил, она вдруг продолжила: «Ты когда-нибудь думал о… нас? В смысле, к чему все идет и вообще?»

Я не ответил. Мне кажется, что с женщинами всегда все сводится именно к этому. Местоимение во множественном числе и желание непременно определить статус отношений: если мужчина думает о «нас», значит, существует это «мы».

Она сказала: «Ты обратил внимание на то, сколько времени мы проводим вместе?»

«Довольно много».

«Да ладно. Мы же, типа, спим вместе».

А еще я заметил, что женщины обладают восхитительной способностью констатировать очевидное.

«Так ты считаешь, нам следует продолжать в том же духе? Ты считаешь, что мы готовы для следующей стадии? В смысле, что касается меня, то я совершенно готова. По-настоящему готова к тому, что идет следом. А ты?» С этими словами она закинула ногу мне на бедро, обвила мою грудь руками и едва заметно выгнула корпус, прижавшись ко мне лобком.

И я тут же оказался в прошлом, с Бет, в тот момент наших с ней отношений, когда предполагается, что между мужчиной и женщиной должно произойти нечто большее, но этого не происходит. По крайней мере, для меня. С Бет этим «большим» было провозглашение долгосрочных взаимных обязательств. Мы тогда уже были любовниками, целых одиннадцать месяцев.

Она работает в Восточной Лондонской консерватории, осуществляет связи с музыкальными школами, откуда консерватория набирает студентов. Раньше она тоже была музыкантом, играла на виолончели. Для консерватории она идеально подходит, потому что говорит, во-первых, на языке инструмента, во-вторых, на языке музыки и, самое главное, на языке детей.

Сначала я не замечаю ее. Не замечаю вплоть до одного происшествия: ученица одной из школ убегает из дома и ищет прибежища в консерватории. Само собой, консерватория не может пойти на это. Как нам становится известно, девочка не может заниматься музыкой дома, так как ей это запрещает приятель матери. Также мы узнаем, что данный приятель имеет свои планы на девочку. В собственном доме она занимает положение чуть более высокое, чем прислуга. И поднимают ее над этим положением сексуальные услуги, которые она вынуждена оказывать и матери, и ее приятелю.

Бет обрушивается на это жалкое подобие родителей как истинная Немезида. Как фурия. Она не ждет, пока с ситуацией разберется полиция или служба социальной помощи. Она берет инициативу в свои руки: нанимает частного детектива, а затем встречается с нарой лично. В ходе беседы она дает им понять, что с ними случится, если девочке будет причинен какой бы то ни было вред. А для пущей ясности, чтобы все было понятно, о каком вреде идет речь, она называет вещи своими именами — на языке улицы, к которым привыкли горе-мать и ее приятель.

Разумеется, я при этом не присутствую, но слышу историю во всех подробностях от преподавателей консерватории. Глубина ее привязанности к своим ученикам затрагивает что-то в моей душе. Вероятно, это тоска по любви. Или некое узнавание.

В любом случае, я завязываю с ней знакомство. И мы падаем друг другу в объятия самым естественным образом. Примерно год все идет отлично.

Но потом, как это часто случается, она говорит, что ей хочется большего. Это логично, я знаю. Размышления о следующем шаге присущи и мужчине и женщине, хотя, вероятно, женщина более склонна к этому, ведь ей нельзя забывать о своей основной биологической функции.

Когда между нами возникает вопрос «Что дальше?», я понимаю, что должен бы стремиться к последствиям тех свидетельств любви, которые мы предъявили друг другу. Я осознаю, что ничто не остается неизменным вечно. Что надежда, будто мы вечно будем удовлетворены своими отношениями как два музыканта-профессионала и два страстных любовника, иллюзорна. И все-таки, когда она упоминает брак и детей, я чувствую в душе холодок. Сначала я избегаю этой темы, а когда больше невозможно прятаться за необходимостью спешить на репетицию, звукозапись или интервью, я обнаруживаю, что холодок во мне превратился в мороз и покрыл льдом не только идею о совместном будущем с Бет, но и наше с ней настоящее. Я больше не чувствую к ней того, что чувствовал раньше. Во мне нет страсти и нет желания. Первое время я пытаюсь хотя бы имитировать движения, но во мне ничего этого не осталось. Ни желания, ни огня, ни привязанности, ни любви.

И тогда мы начинаем раздражать друг друга, что, вероятно, происходит всегда, когда мужчина и женщина пытаются сохранить уже нарушенную связь. Это раздражение доводит нас до такого состояния, что мы забываем обо всем, что раньше объединяло нас, мы больше не можем разглядеть гармонию нашего прошлого за разногласиями настоящего. И все заканчивается. Мы заканчиваемся. Она находит другого мужчину, за которого и выходит замуж спустя двадцать семь месяцев и одну неделю после того, как мы с ней разошлись. А я остаюсь как есть.

И поэтому, когда Либби заговорила о следующих стадиях, моя душа содрогнулась. Хотя я знал, что рано или поздно речь об этом зайдет. Если я впускаю женщину в свою жизнь, то этот разговор обязательно состоится.

В моей голове подняли голову всевозможные «зря». Зря я показал ей квартиру в своем доме. Зря я ей эту квартиру сдал. Зря угостил ее кофе. Зря пригласил в ресторан, поставил ту первую запись на ее стерео, запускал с ней змеев с Примроуз-хилл, ел за ее столом, засыпал с ней на одной кровати, так переплетясь с ней телами, что, когда ее ночнушка случайно задиралась, я чувствовал, как ее голые теплые ягодицы прижимаются к моему вялому пенису.

Кстати, о вялом пенисе: она должна была сразу обо всем догадаться по его состоянию. По этой неизменной, безразличной, ничем не пробиваемой вялости. Но не догадалась. А если и догадалась, то не пожелала сделать вывод, вытекающий из этого безжизненного куска плоти.

Я сказал: «Мне хорошо с тобой вот так».

Она возразила: «Может быть еще лучше. И больше». И шевельнула бедрами три раза, как это делают женщины, бессознательно имитируя то движение, на которое всякий нормальный мужчина захочет ответить проникновением.