Читать книгу "Вампир, мон амур! - Анна Ольховская"

– Так ведь жизнь у нас такая, девочка. Сегодня искренне намереваешься что-то сделать, а назавтра дела навалятся, проблемы, заботы, и намерение отодвигается все дальше, пока не исчезает совсем.

– Не исчезнет, – тихо произнес Кирилл. – Мы найдем вашу дочь.

В машине первые несколько минут ехали молча, потом Лана не выдержала:

– Ты ничего не замечаешь?

– В смысле? – с трудом вынырнул на поверхность погрузившийся в размышления Кирилл.

– Ну как же – я еле в салоне помещаюсь! Вон, ремень безопасности на груди трещит.

– Предположим, на твоей груди он всегда еле сходится, – улыбнулся мужчина, – и что самое интересное – силикон тут ни при чем.

– Не-е-ет, я вся раздулась, словно воздушный шарик. От гордости.

– Чем гордимся?

– Не чем, а кем, – Лана наклонилась и потерлась носом о плечо Кирилла. – Тобой горжусь, вот. Я ведь вижу – ты действительно настроен помочь несчастной женщине.

– И помогу, – кивнул тот. – Владимир один не справится, а если и справится, то может опоздать.

– Вот прямо Бэтмен! Или Спайдермен?

– Не, лучше Бэтмен, паук меня не кусал. Он твою подругу кусал[9]. Кстати, как там дела у Лены? Что-то давненько она к нам не заходила.

– Так ведь лето, самый горячий сезон для ее турфирмы. А почему ты вдруг вспомнил о том ужасе?

– Сам не знаю, – пожал плечами Кирилл. – Что-то царапнуло сознание.

– Кстати, раз уж царапнуло – эта мерзавка, Дина Квятковская, надеюсь, на свободу не вышла?

– С какого перепугу она бы вышла? Из той клиники, куда ее поместили, психи на свободу не выходят.

– Знаешь, – Лана вдруг почувствовала, как вдоль позвоночника прокатилась ледяная струя. – Мне по-прежнему кажется, что этот опарыш в женском облике вовсе не сумасшедший. Меня от одного воспоминания о ней в дрожь бросает. Эти белесые глаза, в которых нет ничего человеческого, сплошное инферно, брррр…

– Не буду спорить, – нахмурился Кирилл. – Я лично ощущал в ней только презрение и ненависть, больше ничего. Никакой душевной болезни, при которой иногда бывают просветления. Но мои и твои ощущения Уголовный кодекс не предусматривает, поэтому Квятковская и была признана невменяемой. И знаешь, так даже лучше.

– Почему?

– Потому что на смертную казнь у нас мораторий, и эту тварь отправили бы в лагерь, откуда сбежать ей было бы гораздо проще.

– Проще? – скептически усмехнулась Лана. – Из колонии?

– Если Квятковская действительно то, что я, да и ты тоже о ней думаем, она нашла бы применение своим способностям. А в психушке ударные дозы психотропов блокируют любые способности. Что они, собственно, и делают.

– Почему ты так уверен?

– Потому что Матвей Кравцов по моей просьбе периодически интересуется состоянием пациентки Квятковской.

– Серьезно?!

– Более чем. Эта дрянь едва не лишила нас с Матвеем самых дорогих людей, да и меня пыталась на тот свет отправить, так что выпускать ее из-под контроля нельзя. Она ведь, если помнишь, твердо намерена довести начатое до конца. Но, к счастью, это ей вряд ли удастся, у овоща с намерениями туго. Во всяком случае, две недели назад Диночка Квятковская находилась по месту прежней дислокации, то есть в психушке, причем в самой строгой изоляции.

– Почему в самой строгой?

– Весеннее обострение случилось. Или весенне-летнее, так будет точнее. Первое время мы с Матвеем серьезно напряглись из-за этой поганки, она ведь едва не сбежала…

– Что?! – Лана почувствовала, как сердце сжалось в тугой болезненный комочек. – Но ты мне ничего не говорил об этом!

– А зачем? Ты и так едва в себя пришла после всех тех событий. Но ничего, все обошлось, тамошние специалисты быстро разобрались с проблемой, у них накоплен большой опыт обращения с буйными пациентами: жесткая фиксация, ударные дозы психотропов. В общем, Диночка постепенно превратилась в пускающий слюни овощ…

– Вот знаешь, – задумчиво проговорила Лана, – по отношению к этой гадине подобная новость ничего, кроме положительных эмоций, не вызывает.

– Это точно. Почти два года все было без изменений, ее давно перестали фиксировать, но по-прежнему держали в строгой изоляции. Потом этот кретин, лечащий врач Квятковской, внезапно решает отменить психотропы.

– Но зачем?!

– Самое поганое, что он так и не смог толком объяснить – зачем. Блеет что-то невразумительное. В общем, через месяц после отмены препаратов у пациентки случился приступ буйства, пришлось снова ее фиксировать и повторить прежний алгоритм действий. Но главное – Дина по-прежнему там, в психушке.

– Точно?

– Абсолютно, Матвей еще в июне, после того как мы узнали о кретинской инициативе доктора и о последствиях этой инициативы, лично съездил туда, чтобы убедиться – все ли в порядке, может, сбежала, а врачи боятся об этом говорить. Там она. Матвей сказал – худая, страшная, исцарапанная, волосы торчат во все стороны, бьется на кровати, кричит. Ему разрешили только через камеру видеонаблюдения посмотреть, в палату не пустили, да оно и понятно. Матвей и сам не захотел, удовольствие ниже среднего. И что самое мерзкое – как припекло, так о матери вспомнила, дрянь! О матери, которую сама же и отравила!

– Что значит – о матери вспомнила?

– А Матвей расслышал среди ее воплей что-то похожее на «Мамочка, спаси!».

– Ужас какой! – передернула плечами Лана. – Но почему ты ни разу мне об этом не рассказывал?

– Именно потому, что ужас. Тем более что нам своего ужаса этой весной хватило.

– Ох, лучше не вспоминай об этом! Все, больше ни слова о Квятковской, два года о ней не вспоминала, и вдруг – на тебе! Ну ее!

– Да, странно, – задумчиво проговорил Кирилл, сворачивая в подземный паркинг их дома. – Почему вдруг всплыло именно это имя?

– Кирюшка, ну хватит! – взмолилась Лана. – Ты лучше вспомни о том, что у нас пес невыгулянный дома извелся!

– Ох ты! – Кирилл торопливо заглушил двигатель. – Бедный Тимыч! Надеюсь, квартиру снизу он не залил.

Квартиру пес не залил, дотерпел, а вот входную дверь, почуяв хозяев, едва не выбил. И возмущенно загавкал, перемежая солидное буханье жалобным поскуливанием.

И, едва дверь распахнулась, алабай, возмущенно покосившись на бессовестных человеков, метнулся к лифту, где принялся подпрыгивать, пытаясь нажать лапой кнопку вызова.

– А говорят – инстинкты, – проворчал Кирилл, подхватывая поводок пса. – При всем уважении к академику Павлову – перемудрил патриарх.

– Ключи не забудь, вон, в двери торчат, – улыбнулась Лана. – Я в душ пойду, звонка могу не услышать.