Читать книгу "Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин"

Боярыня Домна Евдокеевна долго раздевалась в передней.

— Здравствуй, княгинюшка Мария Владимировна, — поклонилась боярыня, — и тебе, князь Федор Иванович, низкий поклон… Царица, светлое солнышко наше Орина Федоровна, на богомолье в Сергиевой лавре. Просит тебя с дочерью Евдокией прибыть к ней немедля. И лошадок и саночки свои за тобой послала.

Мария Старицкая бросила растерянный взгляд на своего возлюбленного. Не так она думала провести сегодняшний день. Но против царицыного приказа не пойдешь.

— Что ж, я медлить не стану. — Она хлопнула в ладоши: — Марефа, Юлия, собирайте нас в дорогу, поедем на богомолье.

И часу не прошло, а возок с кожаным верхом под охраной двенадцати всадников катился по московским улицам.

Мария Владимировна выродилась в отца — большая, тяжелая. И поступь у нее была тяжелая и ленивая. Она любила слушать грустные русские песни и лакомиться сладким. Если она и была не совсем умна, зато отменно красива и умела принять величественный, поистине королевский вид.

К монастырским воротам возок Старицкой подкатил вечером. Монастырь был незнакомый, мрачный.

— Куда мы приехали? — высунулась из возка княгиня. — Где же Сергиева лавра? — Она с беспокойством смотрела на высокие каменные стены.

Стражники ничего не ответили. Молчала и боярыня Волкова.

Стрелецкий десятник спешился, вызвал привратника и сказал ему несколько слов. Вскоре тяжелые ворота монастыря открылись, и возок княгини Старицкой въехал во двор.

Привратник закрыл скрежетавшие ворота. Тихо и пустынно было на монастырском дворе. А когда царь с царицей бывали на богомолье, все было иначе: весь монастырь был забит всяким народом. Предчувствие беды охватило молодую женщину, больно сжалось ее сердце.

У дверей низкого, длинного дома за монастырской церковью стоял архимандрит, не старый еще человек с рыжей бородой.

— Где царица? — спросила Старицкая, выбравшись из возка и освободив из медвежьего меха дочь, Евдокию.

— Скоро увидишь ее, моя лебедушка, красавица, — засуетилась Домна Волкова. — Подойди к архимандриту, тебя ведь дожидается.

Архимандрит благословил приезжих, внимательно посмотрел на княгиню Старицкую и, вздохнув, сказал:

— Пойдем со мной, княгиня Мария, а ты, боярыня, подожди нас здесь. И девочка пусть с тобой побудет.

Идти пришлось недолго. Мария Владимировна увидела еще один низкий и длинный дом, сложенный из красного большого кирпича. У дома дожидался старый инок с факелом в руках. У железных дверей в торце дома архимандрит остановился, нашел ключ, вставил его в ржавый замок.

Дверь открылась. Архимандрит сделал знак монаху, он зажег факел и стал спускаться по каменной лестнице, освещая заплесневелые ступени.

— Пойдем и мы, княгиня Мария.

— Что вы хотите со мной сделать? — крикнула Мария Владимировна. — Пустите меня, слышите, пустите! Где царица? Я хочу к царице!

— Клянусь святым крестом, — сказал архимандрит, — я не причиню зла, и через короткое время ты выйдешь отсюда. Но я должен показать тебе подземелье.

Посмотрев внимательно на него, Старицкая молча подчинилась. Архимандрит поддерживал молодую женщину на сырых, скользких ступенях.

Лестница оканчивалась небольшой площадкой из камня. Направо и налево виднелись железные двери, закрытые на пудовые висячие замки. Архимандрит открыл правую дверь.

— Освети, — сказал он монаху.

Инок вошел в темницу, яркий свет факела озарил сырые стены и каменный пол. Куча соломы в углу зашевелилась. Приподнялся человек, похожий на мертвеца. Несколько крыс метнулись по темным углам.

Княгиня Старицкая вскрикнула, закрыла лицо руками.

— Посмотри, дочь моя, к чему приводит непослушание. Не закрывай глаз… Встань! — приказал он узнику.

Человек, похожий на мертвеца, с трудом поднялся на ноги и стоял пошатываясь.

Сквозь рваную, истлевшую одежду княгиня Старицкая увидела ребра, торчавшие под желтой кожей, гноившиеся язвы и болячки. Из глубоких впадин на нее смотрели безразличные ко всему глаза.

Узник был прикован к стене двумя тяжелыми цепями, по полтора пуда каждая цепь. На каменных плитах стояла деревянная миска. Узник качнулся, поднял ее и держал в трясущихся руках, не спуская глаз с архимандрита.

— Дай похлебки, хлеба, — с трудом шевеля языком, произнес узник.

— Скоро принесут, скоро ужин, — сказал инок.

— Вши заели, — продолжал узник, — хлеба дай…

— Княгиня, дочь моя, смотри внимательно, к чему приводит непослушание. Этот человек, князь и боярин, отказался принять постриг, не захотел стать иноком, не захотел вести святую жизнь и теперь принимает муки до конца дней своих. И света божия никогда не увидит.

— Холодно! — стучал зубами узник.

— Уйдем отсюда! Не могу, уведите меня! — закричала вдруг княгиня Старицкая. — Уведите, уведите!

— Хорошо, пойдем, — помолчав, сказал архимандрит.

Он повернулся и вышел из темницы. Подождав княгиню и инока с факелом, он закрыл дверь, навесил замок и повернул ключ.

Княгиня Старицкая не помнила, как она вышла из страшного глухого подземелья, поддерживаемая архимандритом, поднялась по лестнице. Она не помнила, как очутилась в теплой большой горнице, побеленной известкой, с двумя слюдяными окнами. У одной стены стояли две кровати, напротив — лавка, около нее — стол.

Княгиня Старицкая поняла, для чего ее привезли в монастырь, и жизнь будто остановилась в ней. Казалось, что она одна в каменном мешке и где-то далеко-далеко над головой чудится светлое пятно остального мира.

— Дочь моя, — тихо произнес архимандрит, — надеюсь, ты поняла? По царскому велению ты должна принять постриг. Прими его со смирением. И тогда обещаю тебе долгую и спокойную жизнь в чистоте и молитвах… — Он долго еще говорил ей разные хорошие слова о тихой и радостной жизни в иночестве. — И дитё твое будет с тобой, и ты будешь ее воспитывать до совершеннолетия.

Мария Владимировна не сразу ответила.

— Святой отец, — прошептала она, — меня насильно выдали замуж еще отроковицей, мне тогда исполнилось тринадцать лет. Муж вскоре умер. Я совсем не видела радости в жизни. В Москве меня полюбил мужчина, он любим мною. Он хотел жениться на мне. Я была счастлива всего несколько дней. И я должна по приказу царя всего лишиться… — Старицкая заплакала, полные плечи ее подрагивали, она заламывала руки, слезы текли ручьем.

Архимандрит терпеливо ждал.

— Дочь моя, что изберешь ты, — тихо спросил он, когда рыдания княгини стали затихать, — страшную жизнь в узилище либо счастье быть божьей избранницей?