Читать книгу "Волонтеры Челкеля - Андрей Валентинов"

Выслушав просьбу Косухина выделить пятерых человек из числа его черемховцев, Федорович вначале удивился, а затем решительно отказал, заявив, что сейчас в Иркутске каждый штык на счету. Пришлось рассказывать о полковнике Лебедеве, о белом гаде Арцеулове и о крайней революционной необходимости их поимки.

— Вы с ума сошли, товарищ Косухин! — решительно заявил вражина-Федорович, выслушав план Степы. — Я сам знаю эти места. Погибнете ни за чих собачий! Вы что, юноша, в снегу ночевать будете?

На «юношу» Косухин смертельно обиделся, но ссориться не стал, пояснив оппортунисту-эсеру, что знает по пути несколько сторожек и охотничьих домиков, а в крайнем случае переночует и у костра. Степе это было не впервой.

Федорович пожал плечами, обозвал Степу каким-то «бойскаутом», но в конце концов согласился, начертав на клочке бумаги соответствующий приказ. Довольный Степа хотел уже идти за ребятами, когда внезапно Федорович остановил его.

— Погодите, товарищ Косухин. Вы доверяете этому… как вы его называете, Венцлаву?

Степа возмутился. Правда, возмущение его было не совсем искренним. Венцлав с каждым днем все более казался если не подозрительным, то по крайней мере странным. Но не с эсеровским двурушником было обсуждать эти сугубо внутрипартийные проблемы!

— Послушайте меня, — продолжал Федорович. — Здесь этого Венцлава помнят. Лет двадцать назад, в начале века, его искала полиция по всей Сибири.

Степа тут же почувствовал истинную гордость за товарища по партии. Выходит, еще в те давние времена товарищ Венцлав давал жару проклятому царизму!

— Его искали не за политику, — понял Степу вражина-Федорович. — Он был разбойник, один из самых страшных во всей Сибири…

— Котовский был тоже разбойник, чердынь-калуга! — не сдавался Степа. — А сейчас на всей Украине первый красный кавалерист!

— Он не просто разбойник, — спокойно, но твердо перебил Федорович. — Он убивал людей и, говорят, съедал их вместе со своими бандитами. На него завели дело за то, что он выкапывал трупы на кладбище.

— Что?! — Степа тут же вспомнил генерала Ирмана.

— Представьте себе, его обвиняли в каких-то тайных культах, чуть ли не в жертвоприношениях… В общем, я очень удивился, когда наши союзники-большевики приняли его в партию и даже, кажется, поручали что-то важное…

— А, может, это и не он был вовсе, — неуверенно заметил Косухин, настроение которого уже успело испортиться окончательно. — Мало ли Венцлавов?

— А он был не Венцлав. Звали его тогда Славка Волков. Да только он это — его уже несколько человек признали… Так что, не верьте ему, товарищ Косухин. Говорят, тех, кто служил ему, Славка Волков опаивал каким-то зельем и они забывали, кто они и откуда. Таких он посылал на верную смерть — они ведь ничего не боялись…

Степа, не став продолжать этот разговор, откозырял и пошел искать своих товарищей-черемховцев. Самое страшное, он верил каждому слову двурушника и уклониста-Федоровича. Мертвый Ирман, странные красноармейцы с голубыми свастиками на шлемах, татуировка на руке того, кто так похож на Федю Княжко… Нет, это, конечно, не случайность и не военная тайна. Что ж, у красного командира Косухина оставался лишь один путь — вначале поймать белых гадов, если они действительно каким-то чудом не сгорели в доме на Трегубовской, а затем сообщить обо всем виденном в ЦК товарищу Троцкому или самому товарищу Ленину. Вожди революции разберутся!

Степа действовал быстро. Он собрал своих черемховцев, — удалось найти только человек двадцать. От боевых товарищей Косухин ничего не утаил, рассказав о бежавших белых гадах и о том, куда и как придется идти, потом вызвал добровольцев. Согласилось человек десять. Из них Косухин выбрал пятерых, велев каждому достать лыжи и харчей дня на четыре, после чего быть готовыми к завтрашнему утру. Много людей брать не стоило — Косухин по опыту знал, что большой отряд в дороге не прокормить и не разместить на ночлег. Вшестером он был готов справиться с десятком матерых офицеров, а не только с Лебедевым, Арцеуловым и тремя физиками-химиками.

Ближе к вечеру его вызвал Венцлав. Выслушав короткий Степин доклад, он молча кивнул и усадил Косухина в автомобиль. Степа сразу же подумал, что они едут к руинам особняка, и не ошибся.

То, что Косухин увидел, было даже страшнее, чем он предполагал. Взрыв не просто разнес дом — на месте особняка оказалась большая воронка с почернелыми краями, в которой лениво копались два десятка дружинников. Степа подумал, что найти что-либо в этом хаосе будет невозможно, но тут же понял, что они не зря приехали сюда. Венцлав указал на прокопанную дружинниками черную нору.

— Вот так, — он жестко усмехнулся. — А вы говорили, Степан Иванович, что этого не может быть!

— Во дела, — Косухин, покрутив головой, осторожно заглянул в черное отверстие. — А куда он, чердынь-калуга, ведет?

— Там завал, — пожал плечами Венцлав. — Впрочем, это не важно. В любом случае, я уверен, что их уже нет в городе. Так что, надежда на вас, товарищ Косухин. Когда выступаете?

— Утром. Нас чехи подкинут километров двадцать, а там — на лыжи и вперед, чердынь его…

— Может, у Сайхена встретимся, — пообещал Венцлав, что почему-то очень не понравилось Степе. Впрочем, обсуждать это он ни с кем (тем более с товарищем Венцлавом) не собирался.

Рано утром, когда неяркое зимнее солнце еще только вставало над Иркутском, Степа привел своих людей на вокзал. Чехи, ставшие в последние дни очень предупредительными, усадили их в поезд, который шел в Нижнеудинск. Впрочем, так далеко Косухину было ни к чему. Через минут сорок он дал команду, и небольшой отряд сошел с медленно идущего состава. Степа придирчиво проверил снаряжение у каждого, осмотрел лыжи и даже крепления, и, наконец, приказал выступать. Впереди были невысокие заснеженные горы, за горами большая долина, а за нею Сайхенский хребет.

Арцеулов не ездил на санях, наверно, с детства, когда ему приходилось бывать в деревне у дяди — известного адвоката, купившего небольшое имение в Калужской губернии. Имение, как рассказывали капитану, сожги еще в 17-м, а дядя-адвокат умудрился летом 18-го подписать какой-то коллективный протест на имя начальника Петроградской «чеки» Урицкого, после чего исчез без следа. Но все равно, ехать в санях было приятно. Можно укрыться меховой полостью, подложить под голову полевую сумку и закрыть глаза. Только сейчас Ростислав понял, насколько он устал за все эти сумасшедшие дни.

Он не уснул — сознание фиксировало и конское ржание, и тихий разговор Натальи Берг с Богоразом о преимуществах какой-то баллистической траектории по сравнению со всеми прочими, и редкие реплики Лебедева, по которым Арцеулов сообразил, что полковник понимает в математических хитростях едва ли меньше, чем его ученые спутники. Ростиславу было хорошо и спокойно — можно хоть какое-то время не сжимать в руке винтовку, не оглядываться в поисках новой опасности, не подсчитывать секунды до взрыва гранаты. Он понимал, что это — только недолгая пауза, но был благодарен судьбе и за нее. В общем, несмотря ни на что, ему потрясающе везло. И самое странное во всем случившемся было то, что он до сих пор жив. Ростислав вдруг понял, что его шансы дожить до дня рождения несколько выросли. Впрочем, Арцеулов тут же одернул себя — впереди его ожидали едва ли меньшие сюрпризы, чем те, что остались за спиной.