Читать книгу "Громов: Хозяин теней - Екатерина Насута"

Дышкой, что это правильно будет, сподмогчи.

— По-божески, — спешно добавил Дышка. — Вы ж сами намедни сказывали, что помощью ближнему душу спасти можно.

И крестится.

Широко, старательно. А Лёнька за ним повторяет.

— Что ж… ваша правда, — батюшка Афанасий ни на мгновенье не поверил, но поскольку все трое мы с виду живы и даже целы, то и причин вмешиваться у него нет. — Тогда не буду мешать, чада. Работайте… благословляю.

И благословил.

От же ж…

Раньше оно как-то… безболезненно проходило. А тут будто плетью горячей поперек спины переехали. Я чуть не застонал от неожиданности. Но вместо этого сцепил зубы и пробормотал:

— Спасибо вам, батюшка… большое человеческое.

— Обращайся, чадо.

Вот сдаётся мне, понял он распрекрасно всё.

Издевается.

Сволочь.

И… и почему он всё одно серый? Как эти двое? Сил нет. Дара нет. А вот поди ж ты…

— Спасибо, — Лёнька первым руку сунул. — Ты это… аккуратней… мы-то скажем слово, но сам понимаешь…

— Не вы одни выслужиться хотите?

— Да как сказать… слушок пошёл, что тебя придавить надо. Чтоб сговорчивей был… нет, так-то калечить никто не станет, но постараются…

— Мозырь?

— Не знаю… кто ж скажет. Только нам вот сегодня в мастерских послабление вышло. Сам мастер отдыхать отправил. Типа, бледно выглядим… ага… когда той неделей животами маялись так, что едва стоять могли, только наорал, что мы это… мухлюем. А тут вот.

Дерьмо.

И что тут ещё скажешь.

— Валите, — я прислонился спиной к столбу.

— Не-а… — Лёнька мотнул головой. — Тут уж это… Афанасий наш… точно будет там, снаружи. Так что давай и вправду поможем. Тут и работы-то осталось начать да кончить.

— Лёнь… — потянул Дышка. — А…

— Бэ… бери вон метёлку. А ты, малой, куда-нить отойди. И это… — Лёнька поскреб подбородок. — Аккуратней там.

А ночью Савку скрючило.

Они и вправду выполнили нашу работу, и батюшка Афанасий, заглянувший на конюшню после, только покивал, мол, до чего отроки пошли умные да ответственные, и христианским милосердием не обделенные. И потому не грех их ещё раз благословить…

Потом был ужин.

И Метелька, что крутился рядом, поглядывая на нас, словно ожидая чего-то. Хотя ясно, чего… Савке следовало бы прибежать с жалобою, а он бы пожалел.

Ну и так-то.

Савка не прибежал.

Савка давился тушеной картошкой, в которой попадались тонкие волоконца мяса, и хлебал чай, и мыслями был где-то далеко.

Так далеко, что и я едва ощущал его присутствие.

Зато ощущал, и вполне себе ясно, нарастающую мышечную боль и странную слабость, из-за которой мы доползли до кровати и в неё же и рухнули. Да так и лежали.

— Савка? — Метелька подобрался. — Ты чего это? Захворал?

Он и лоб попытался пощупать.

А Савку била дрожь.

— Не горячий, вроде… может, живот, да? — в голосе Метельки звучали страх и надежда. — Антошку кликнуть? Или Евдокию?

— Просто… устал, — выдавил я, потому что встречаться с Антоном Павловичем категорически не хотелось. Подушку я не забыл.

— А… ну тады да. Тады лежи, отдыхай… я вот… хочешь? — и в Савкину руку сунулось что-то твёрдое. — Пряник. Сладкий… жуй вот.

От пряника пахло бензином и слегка навозом, впрочем, запах этот давно уж пропитал всю одежду Метельки.

— Если чего вдруг, то зови, да?

— Позову, — пообещал я.

А Савка сунул кусок в рот. Так и лежал, его обсасывая. Пряник был старым и задубевшим, но всё же сохранил и сладость, и своеобразный вкус. Вкус этот безумно нравился Савке, напоминая о прошлом.

— Купим, — пообещал я. — Выберемся отсюда и купим.

— Не хочу, — донеслось тоскливое.

— Чего не хочешь?

— Ничего… я к маме хочу! Понимаешь? К маме… она пряники приносила… свежие. И мы садились с нею… даже потом. С молочком. Пряники.

Он что-то ещё забормотал, а тело его мелко затряслось, будто в судороге. И я почувствовал, как сводит пальцы, и мышцы на спине деревенеют, будто выкручивают. И само тело выгибается. А во рту собирается слюна.

Мелькнула мысль, что мальца отравили.

Но…

— Не хочу… не хочу… — Савка повторял это, как заведённый. — Не хочу тут… к маме хочу! К маме!

Его выгнуло.

И согнуло. И судорога переродилась в мелкую дрожь. А в ответ из темноты прилетела подушка:

— Да заткнись ты уже!

И Савка… я вдруг ясно ощутил его тоску, глухую, как… такая, верно, заставляет встать на край крыши и глядеть на бездну. И шагнуть её. Такая вставляет ствол в рот, чтоб уж наверняка. Или нашёптывает, что есть иные способы.

Главное, что любой из них, самый дикий, он всяко лучше дальнейшего существования.

— Нет, Савка, нельзя, — я зашептал, не понимая, что делать. В моей той жизни мне встречались самоубийцы… да что там, я ведь понимал Никитку. Как мне казалось. Хотя всё одно где-то в глубине души считал его слабаком. За семью ж отомстил, значит, надо отпустить и дальше жить. Новую там завести. Разве ж сложно? А он стреляться. — Нельзя, Савушка…

Но чтобы ребёнок.

Чтобы.

— Неправильно это… всё не так и плохо. Сегодня ты вот справился. И завтра справишься. И с Мозырем этим мы разберёмся. На худой конец пойдём и расскажем всё Евдокии…

Не то.

Мои слова проходят мимо. Дело не в Мозыре и Метельке. Так-то Савка вовсе не очень понял, что сегодня произошло.

Дело…

— Мама твоя тебя ведь любила, так?

Отклик.