Читать книгу "Морально противоречивый - Вероника Ланцет"

совсем необоснованно, ведь я — тикающая бомба. И хотя обычно мне удается не подвергать опасности невинных, на этот раз я не могу остаться в стороне.

Ассизи борется в моих руках, ее тело маняще близко к моему, когда она пытается найти возможность ударить меня ногой.

— Не двигайся, — шепчу я, крепче сжимая ее талию. Моя ладонь перемещается на ее живот, и я не могу остановить видение ее обнаженного тела в моем сознании.

Черт! Мне нужно сосредоточиться.

— Если ты пообещаешь не кричать, я отпущу тебя, — говорю я, тут же укоряя себя за риск.

Она медленно качает головой вверх-вниз в знак согласия, и я отпускаю ее.

Ассизи не теряет времени даром и отходит в другой конец комнаты.

— Что, ради Бога, ты делаешь в моей комнате? —спрашивает она, ее глаза смотрят на меня как кинжалы.

— Агх, — простонал я, подняв руку вверх, — не вспоминай о нем! Мы не в хороших отношениях.

Она поднимает на меня бровь.

— Ты же понимаешь, что разговариваешь с послушницей.

— Бывшей. Мне кажется, ты избавилась от своей формы. Она была слишком тесной? — я вызывающе двигаю бровями.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — говорит она, ее глаза вспыхивают, когда ей приходится сделать шаг назад.

— Я тебя пугаю? — прямо спрашиваю я, подходя к ней ближе, заключая ее в клетку. Мой взгляд перемещается по ее груди — ее щедрой груди, поскольку нужно быть слепым, чтобы не заметить эти великолепные бугры, скрытые консервативным платьем. Я отмечаю учащение ее пульса. — Я пугаю, не так ли?

Я бы не стал обвинять ее в том, что Ассизи боится меня. Она не первая и уж точно не последняя. Хотя это усложнит наш разговор.

— Конечно, нет! Но ты находишься в моей комнате без приглашения. Это неприлично.

— Только не говори мне, что боишься за свою добродетель, — говорю я, поглаживая пальцем ее щеку.

Ее глаза расширяются, но она не отстраняется от меня. Более того, она поднимает свой взгляд и встречается с моим, бросая мне прямой вызов.

— Я не боюсь этого! Я могу за себя постоять, — Ассизи скрещивает руки на груди, приподнимая свои роскошные сиськи.

Я громко стону, оторвав взгляд от ее груди. Я — мужчина, а такие сиськи, как у нее, — отличный повод для того, чтобы втянуть мужчину в неприятности, даже монаха.

— Можешь? — я поднимаю бровь.

— Конечно! — она едва успевает произнести эти слова, как я вскидываю руку, толкая ее на кровать и наваливаясь на нее сверху.

— Так продемонстрируй это, — говорю я, забавляясь.

Она прищуривается, но не теряет спокойствия. Если присмотреться, то она кажется еще более спокойной, чем раньше.

— Ничего? — мои брови вопросительно взлетают вверх. — Я мог бы многое сделать с тобой в этой позе. Скажем, задрать твое платье...

Она не реагирует на мою колкость. Вместо этого она переводит глаза на меня, ее взгляд смягчается.

— Ты мог бы, — говорит она с придыханием, ее рука поднимается к моему лицу.

Я хмурюсь, не понимая, что она пытается сделать.

Ассизи слабо улыбается, затем наклоняется вперед и прижимается губами к моей щеке.

Сказать, что я ошеломлен, было бы преуменьшением. Я застыл на месте, впитывая кожей этот маленький жест.

Черт, я могу по пальцам одной руки пересчитать случаи, когда кто-то охотно целовал меня в щеку.

Но у меня нет времени размышлять над этой необычной ситуацией, поскольку ее колено оказывается между моих ног, и она бьет меня по яйцам с такой силой, что я вижу звезды.

— Черт, — прохрипел я от боли, отодвигаясь от нее и молясь всем богам, чтобы мои яйца остались целы.

— Вот видишь, не беспомощная, — ухмыляется она, сбрасывая ноги с кровати и вставая.

— Ты что, монашка-ниндзя? — бормочу я, мое зрение двоится от боли.

— Я не знаю, что означает это слово, но ты должен уйти, — говорит она, нетерпеливо постукивая ногой по полу.

Я делаю глубокий вдох, борясь с болью.

Это одна из областей, где мои болевые рецепторы не притуплены.

Взяв себя в руки, я встаю, нацепив свою самую очаровательную улыбку. Вместо того чтобы заставить ее смягчиться по отношению ко мне, весь ее вид говорит о совершенно противоположном.

— Сотри эту улыбку со своего лица, — бросает она мне, и я на мгновение ошеломлен ее реакцией. Но мне удается быстро прийти в себя.

— Боишься, что влюбишься в меня? — игриво спрашиваю я, пытаясь перевести разговор на глупую, но удобную тему.

— Влюблюсь, — фыркнула она. — Ближе к делу. Почему ты здесь?

— Ассизи, эти монахини научили тебя оказывать такой теплый прием? — я откинулся на кровать, опираясь на локти и наблюдая, как на ее лице появляется раздраженность.

— Нет, они научили меня не терпеть всякую чушь, — наклоняет она голову ко мне, — особенно от лиц мужского пола, —говорит она, глядя на меня сверху вниз.

Мой рот кривится.

— Ах, извечное женоненавистничество. Знаешь, у меня есть теория о монахинях и о том, почему они такие суровые, — говорю я медленно и замечаю намек на интерес в ее чертах.

— Правда? — спрашивает она, ее тон подозрительный.

— Им просто нужен хороший секс, — беззаботно пожимаю я плечами, но мои глаза внимательно следят за выражением ее лица, наблюдая за любым незначительным изменением. Когда я их не вижу, то добавляю еще кое-что, просто чтобы раззадорить ее: — Но ты, вероятно, не знаешь, что это значит, — реакция запаздывает, ее брови сходятся вместе в замешательстве, прежде чем ее глаза расширяются в осознании.

— Ты хам! — возмущенно восклицает она, берет одну из своих сумок и швыряет ее в меня.

— Почему? — я поднял руки в защите. — Ты же знаешь, что я прав!

Она очень хорошо играет скандальную девицу, но я вижу, как слегка дрожит ее верхняя губа и как она изо всех сил старается не улыбаться.

— Может быть, ты и прав, но ты хам, раз все равно указываешь на это, — продолжает она, все еще сохраняя наглую улыбку.

— Почему? Потому что это означает, что тебе тоже нужен хороший секс? — добавляю я, не успев додумать мысль до конца. Ее рот открывается в шоке, веки быстро двигаются вверх-вниз,