Читать книгу "Когда-то, давным-давно… - Алан Александр Милн"

том, что он неверно оценил чувства графини, и с радостью принял сообщение, что может покинуть Евралию без всякого риска.

— Вы непременно должны навестить нас снова, — на прощание сказал ему Веселунг.

— Да, я буду очень рада, — сказала Гиацинта.

Есть два способа говорить подобные вещи, и они выбрали второй, как и Удо, отвечавший, что будет в восторге.

Ровно неделю спустя состоялась знаменитая двойная свадьба. Роджер Кривоног посвятил целую главу описанию того, как король Веселунг произносил речи, а королева Бельвейн одаривала народ. На этот раз мы с Роджером сошлись во мнениях относительно Бельвейн: добродетели, в которых историк отказывал графине, он охотно приписал королеве.

Гиацинта тоже не смогла устоять перед ее обаянием. Бельвейн, верхом на своем иноходце, с радостным взором и розами на щеках, с полуоткрытыми от усердия губами, пригоршнями бросающая золото и серебро в толпу, отдающую себе отчет в ее ребячливости и все же полную искреннего восхищения, — в этот день Бельвейн покорила все сердца.

— Все-таки она прелесть, — сказала Гиацинта Лионелю. — Лучшей королевы и желать нельзя.

— Я знаю одну королеву, — ответил Лионель, — которая лучше в сто раз.

— Но ты ею восхищаешься, правда?

— Не особенно.

— О, Лионель, ты должен… — возразила Гиацинта, но почувствовала себя очень счастливой.

На следующий день они отбыли в свое королевство. Советник провел очень напряженную неделю и каждый вечер вел таинственные беседы с женой, но теперь его работа была завершена, и отныне король Веселунг правил Восточной Евралией, а король Лионель — Западной.

Прежде чем перейти к последней сцене, давайте заглянем в знаменитый Дневник.

И вот что мы там видим:

«Четверг, пятнадцатое сентября. Стала хорошей».

А теперь последняя сцена.

Король Веселунг сидел в саду королевы Бельвейн. Все утро они просматривали совместный сборник поэзии, готовый к изданию.

Сборник открывался произведением, принадлежащим перу Веселунга:

«Бо, бо, бил, бол.

Во, во, вил, вол».

Примечание авторов гласило, что читать сборник можно с любого конца. Оставшаяся часть книги была посвящена творчеству графини Бельвейн, а участие короля заключалось главным образом в «Превосходно!» и «Мне очень нравится». Однако в сборник каким-то загадочным образом затесалась эпическая поэма, обычно приписываемая Шарлотте Гулигулинг.

— Некий субъект просит аудиенции у Вашего Величества, — объявил внезапно появившийся ливрейный лакей.

— Какой субъект? — спросил Веселунг.

— Некий, Ваше Величество.

— Прими его здесь, дорогой, — сказала Бельвейн. — У меня есть дела во дворце.

Она ушла, а через некоторое время лакей привел незнакомца. Это был человек приятной наружности, с круглым, чисто выбритым лицом, имеющий, судя по одежде, некоторое отношение к сельскому хозяйству.

— Что вам угодно? — спросил его Веселунг.

— Я хотел бы поступить на службу к Вашему Величеству. Свинопасом, — ответил незнакомец.

— А что вы знаете о свиноводстве?

— У меня есть природная склонность к этому делу, хотя я никогда еще им по-настоящему не занимался.

— Со мной в точности то же самое. Ну да ладно, посмотрим. Как бы вы стали…

Незнакомец достал из кармана огромный красный носовой платок и вытер лоб.

— Вы собираетесь задавать мне вопросы, Ваше Величество?

— Да, естественно, я…

— Умоляю вас не делать этого. Заклинаю вас всем, что вам дорого, не мучайте меня. — Он собрался с духом и, ударив себя кулаком в грудь, заявил: — У меня есть природное чутье — этого достаточно.

Веселунгу этот человек начал нравиться. Сам он тоже считал, что этого достаточно.

— Однажды у меня завязался профессиональный разговор с одним свинопасом, — задумчиво проговорил он, — и мы выяснили, что у нас много общего.

— Именно таким же образом, — сказал незнакомец, — и мне открылось мое призвание.

— Как странно. Знаете, а ведь ваше лицо кажется мне немного знакомым.

Незнакомец решил открыться.

— Этим лицом я обязан вам, Ваше Величество, — просто ответил он.

Веселунг в недоумении поднял брови.

— Короче говоря, — пояснил незнакомец, — я — бывший король Бародии.

Веселунг схватил его за руку.

— Мой дорогой друг! Конечно, это вы. Теперь я вас узнал. Боже мой, какие волнующие воспоминания… И, если можно так выразиться, какие явно благотворные перемены в вашем облике. Очень рад вас видеть. Вы обязательно должны мне все-все рассказать. Но сначала нам необходимо слегка подкрепиться.

При слове «подкрепиться» бывший король совсем раскис, и если бы не воркотня и утешения Веселунга, и дружеское похлопывание по плечу, и, наконец, плотный завтрак, он бы наверняка прослезился.

— Дорогой друг, — сказал он, в последний раз вытерев рот, — вы меня просто спасли. А теперь позвольте поведать вам мою печальную историю.

Он рассказал о своем великом решении, принятом в то памятное утро, когда он проснулся без бакенбард. Как король, он стал никуда не годен, да и сам мечтал начать новую жизнь.

— У меня есть природный дар — инстинктивное чувство, и, что бы там они ни говорили, а они наговорили много ужасных вещей, я в нем уверен. Знаете ли, я ведь однажды это доказал — ошибки быть не могло.

— И что же?

— А они задавали мне всякие вопросы — мелкие бестактные вопросы насчет того, что свиньи едят, и тому подобного. Великие общие принципы свиноводства, то, что я осмелюсь назвать искусством водить свиней, теорию выпаса свиней в широком понимании, они полностью игнорировали. Только смеялись и пинками выпроваживали меня на улицу… голодать.

Веселунг снова сочувственно похлопал собрата по плечу и подложил ему на тарелку добавки.

— Я обошел всю Бародию, и везде было одно и то же: никто не хотел брать меня на работу. Нет ничего страшнее, дорогой Веселунг, чем постепенно терять веру в себя. Наконец я стал подозревать, что в свиньях Бародии, несомненно, есть нечто отличное от остальных свиней. И вот я пришел в Евралию. Евралия — моя последняя надежда. Если и здесь я окажусь не у дел, то даже не знаю…

Веселунг, который тоже стал кое-что подозревать, перебил его:

— Минуточку, скажите, а с каким это свинопасом вы говорили?

— Я со многими говорил, — печально ответил король Бародии. — Они все подняли меня на смех.

— Нет, самый первый. Тот, который помог обнаружить ваш талант.

— Ах, этот… Я