Читать книгу "Философия освобождения - Филипп Майнлендер"

всякой эгоистической мотивации никогда не может быть вторым критерием нравственного поступка. Все действия эгоистичны, и исключение совершенно немыслимо, ибо либо я действую по своей склонности, либо против своего характера: в первом случае я действую обязательно эгоистично, а во втором – не иначе, поскольку я должен иметь интерес, если хочу принудить свой характер, потому что иначе я мог бы двигаться так же мало, как камень в состоянии покоя. Поэтому не потому, что действие эгоистично, не потому, что меня побуждает к нему надежда на вознаграждение (которая также включает удовлетворение собой) или страх наказания (который также включает неудовлетворенность моего сердца), оно не имеет моральной ценности: это никогда не может аннулировать его этическую значимость.

Поступок имеет моральную ценность, если он:

– как уже отмечалось, соответствует законам государства или предписаниям религии, т.е. является законным;

– делается добровольно, т.е. когда он вызывает у делающего состояние глубокого удовлетворения, чистого счастья.

Поэтому ясно, что нравственно поступают все те, чей характер честен и милосерден, ибо из такого характера нравственные поступки вытекают сами собой и дают человеку удовлетворение, которое испытывает каждый, кто может действовать в соответствии со своим характером. Но как быть с теми, у кого нет врожденной доброй воли? Неужели они не способны ни на какие моральные поступки и, в лучшем случае, могут действовать только юридически? Нет! Их поступки тоже могут иметь моральную ценность; но их воля должна претерпеть временное или длительное преобразование: она должна быть воспламенена знанием, знание должно оплодотворить ее, воспламенить ее.

16.

Напомню, что мы все еще находимся на почве государства и христианства.

Все действия человека с необходимостью вытекают из его идеи, и совершенно неважно, соответствуют ли они его характеру или противоречат ему, но соответствуют его общему благу. Они всегда являются продуктом его идеи и достаточным мотивом.

Никто не может действовать против характера, не получая от этого выгоды: это просто невозможно. Но каждый может подавить свою природу, если ему это выгодно, и тогда это действие так же необходимо, как и любое другое. Только имеет более сложное происхождение, поскольку разум исследует и рассматривает мотивы, а воля следует за сильнейшим.

Возьмем для начала необразованного гражданина, который выполняет свой долг перед государством с неохотой, боясь наказания. Это не должно удивлять, поскольку у него нет четкого представления о природе государства. Он никогда не задумывался об этом, и никто не взял на себя труд просветить его на этот счет. С другой стороны, с юности он слышал жалобы

на тяготы государства, а затем на собственном опыте убедился, как больно приносить тяжелые жертвы институту, пользы от которого не видно. Тем не менее, он подчиняется, потому что чувствует себя слишком слабым, чтобы бороться с властями.

Теперь предположим, что знания этого человека были каким-то образом очищены. Он чувствует в себе страх человека в состоянии природы; он представляет себе ужасы приближающейся анархии или войны с иностранной державой на его родной земле: он видит, как плоды его многолетнего усердия уничтожаются в одно мгновение, видит осквернение своей жены, опасность смерти для его детей, его родителей, его братьев и сестер, короче говоря, для самого дорогого, что у него есть. Он также признает ценность народа, к которому он принадлежит, и то уважение, которым он пользуется у других народов: он испытывает гордость и искренне желает, чтобы он никогда не утратил этого уважения, чтобы к нему никогда в чужой стране не относились с презрением, когда он называет свою родину. Наконец, он наслаждается созерцанием того, как весь культурный прогресс человечества зависит от соперничества отдельных народов, и как на его народ возложена совершенно особая миссия в этом соперничестве. В то же время он ясно осознает, что всего этого можно достичь или, скорее, избежать, если каждый гражданин будет выполнять свой долг целиком и полностью.

Это осознание отныне действует на его волю. Природный эгоизм вполне может возвысить свой голос и сказать: лучше пусть другие трудятся, а плоды делить с ними.

делиться с ними плодами. Но знание не успокаивается и снова и снова указывает на то, что всего можно достичь, только если каждый будет выполнять свой долг. В этой борьбе с самим собой может зажечься воля и родиться любовь к родине. Знание, которое как бы плавало на поверхности, словно кусок дерева, может стать тяжелым и опуститься на дно воли. Теперь требуемые жертвы приносятся с радостью, а исполнитель испытывает огромное удовлетворение. Он также чувствует себя в соответствии с законом, короче говоря, он действует нравственно.

Теперь рассмотрим человека, который неохотно, только из-за страха наказания, воздает каждому должное. В благоприятный час пусть он ясно увидит, как ограничение, которое государство налагает на человека, является абсолютно необходимым; как было бы приятнее иметь возможность обогащаться за счет других, но что если бы каждый хотел этого, то произошел бы рецидив естественного состояния; в то же время пусть он живо представит себе войну всех против всех и преимущества, которые закон так обильно предоставляет ему. Он также с удовольствием останавливается на идее совокупности, каждый член которой, как в малом, так и в большом, действует честно. Несмотря на все возражения природного эгоизма, воля может быть воспламенена этим знанием, и добродетель справедливости может укорениться в ней. В сердце засела максима: «Я всегда буду поступать честно и справедливо», и с тех пор каждое действие сопровождается чувством чистого удовлетворения. Он также чувствует себя в соответствии с законом, т.е. действует нравственно.

Наконец, давайте подумаем о верующем христианине, который по мере сил облегчает страдания ближнего, но не из врожденного милосердия, а из страха перед адом и ради награды в Царстве Небесном.

Какое-то несчастье: тяжелая болезнь, большая потеря, горькая несправедливость, постигшая его, полностью отбросила его назад к самому себе, и, поскольку он нигде не может найти утешения, он ищет утешения в Боге. Он думает о своей прошлой жизни и видит с болью, смешанной с изумлением, поскольку никогда не пребывал в таком внутреннем спокойствии и поэтому самые обыденные обстоятельства никогда не представали перед ним в таком ярком свете.

Его жизнь была лишь цепью лишений и чумы, страха и мучений, великих страданий и кратких мимолетных радостей. Пусть перед его мысленным взором пройдут жизни его знакомых; пусть он соберет воедино то, что пережил в шуме дня и вскоре потерял из виду в суматохе дел, и поразится тому, как все сгруппировалось: какое множество несчастий с одной стороны, какие скудные радости с другой!

Это жалкое несчастье для жизни всех людей: от чрева матери до погребения в земле, которая является матерью всех нас.

Всегда есть печаль, страх, надежда и, наконец, смерть, как для того, кто сидит в высокой чести, так и для самого ничтожного на земле. И в том, кто носит шелк и корону, и в том, кто носит грубую одежду, всегда есть гнев, рвение, неприязнь, распри, смертельная опасность, зависть и распри.

(Иисус Сирах. 40. Загл.).

И теперь он представляет себе смертный час, который рано или поздно должен наступить. Он не думает об аде, но в полном контрасте с мучительной земной жизнью, которую он только что рассматривал, он представляет себе вечную жизнь в лоне Божьем. Он думает о нем как о свободном от забот, свободном от печали, бед, раздоров, зависти, распрей, свободном от нежелания и физической боли, свободном от движения, свободном от рождения и смерти, а затем: полном блаженства. Он помнит невыразимо счастливое состояние своего сердца, когда он был полностью поглощен эстетическим созерцанием, и теперь представляет себе такое состояние, без перерыва, при виде Бога и славы Его Царства, тогда как самые прекрасные вещи в этом мире должны быть нечистыми и уродливыми. Вечное, блаженное созерцание!

Тогда могучее желание, яростное стремление, какого он никогда не испытывал прежде, может захватить его и воспламенить его волю. Сердце завладело