Читать книгу "Жизнь на менопаузе. Как выжить среди приливов и бурь - Дарси Штайнке"

Именно кит, Левиафан, из всех созданий, замещает собой Бога, заполняет отведенное ему место. Ахав теряет жизнь в попытке подчинить белого кита. После того как Иона отказывается исполнить божественное повеление, Бог насылает кита проглотить его. В зависимости от перевода Библии меняются глаголы, которыми описываются отношения Бога с китом. Я изучила разные версии на сайте BibleGateway.com. В Английской стандартной версии издательства Crossway Бог «назначает» кита сделать это, словно вышестоящий руководитель переводит свое создание на новую должность. В Международной версии Бог «отправляет» кита, как всемогущий реквизитор. В версии короля Якова он «подготавливает» кита, как кинорежиссер, работающий с актером психологической школы. «Подготавливает» – самый ясный из всех вариантов. Бог учит своего посланника, как исполнить его приказ. Но и эта версия не вполне корректна. Бог и кит не отделены, они – одно целое. Предлагаю свой черновой набросок перевода: Бог, который есть кит, поглотил меня.

* * *

Дома в Бруклине мне снится, что я сижу в комнате со сводчатыми потолками, пишу за небольшим столом. Он напоминает тот, из «Икеи», который я использую, когда бываю на севере штата. Высоко над головой в углу я вижу книги – томики расставлены по темам. Я в библиотеке. Стол проседает, и ноги утопают в бархатистом розовом ковре. Я набрасываю текст в простеньком блокноте. Вскоре я вновь поднимаю глаза. Вижу ряд скульптур изможденных святых. Теперь я в церкви, а не в библиотеке. Пишу еще. Только на третий раз, отрываясь от текста, я вижу огромные дуги ребер, а над головой – изящный длинный позвоночник.

Глава 11
Родные воды

Худшее событие во время моего второго путешествия на Сан-Хуан произошло в ночь нашей последней стоянки. Это случилось на острове Стюарт – из-за дождя место потеряло львиную долю своего летнего очарования. На этот раз моими спутниками были несколько инженеров – мужчины за шестьдесят со своими взрослыми сыновьями. Я плыла в паре с одним из юношей, молодым специалистом по робототехнике, который изводил меня просьбами грести быстрее и без умолку говорил о беспилотных машинах, управляемых роботами. Когда я рассказала ему об этой книге, он со скепсисом спросил, что вообще у китов может быть общего с менопаузой. Нисколько не улучшало ситуацию то, что моя любимая J2, Бабуля, умерла. В октябре 2016 года, всего через несколько месяцев после нашей встречи, ее объявили пропавшей, а к концу года внесли в список погибших.

Меня не было на островах Сан-Хуан в конце декабря 2016 года, когда Центр исследования китов изменил статус Бабули с «пропала» на «мертва». «Все были опечалены, – сказал мне мэр Фрайдер-Харбор Фархад Гатан. – Город как будто замер». Магазины и кафе вывесили в окнах плакаты «Покойся с миром, Бабуля», а Музей китов организовал общий обед, на котором горожане рассказывали о своих встречах с главой стаи. Доктор Джилз напомнила, как долго жила J2 и какие перемены произошли у нее на глазах. Она видела, как уменьшились численность и размеры лосося, как одна тушка стала весить едва ли двадцать фунтов вместо ста[115]. Рыба становилась все мельче, а лодки – все больше: сейчас по проливу Хуан-де-Фука взад-вперед ходят исполинские грузовые суда. Она пережила пленения косаток для всех морских парков: видела, как на брезенте из воды поднимают Лолиту и как, запутавшись в сетях, тонут пять китов.

Пройдя через все эти потрясения и перемены, Бабуля осталась чутким и отзывчивым лидером. «С любой проблемой ты идешь к женщине, стоящей во главе семьи», – рассказала мне одна из женщин в постменопаузе о культуре американцев родом из стран Карибского бассейна. Порой Бабулю видели рядом с более молодым членом стаи, а порой в одиночестве, как будто погруженную в размышления или созерцание. Чаще всего J2 замечали во главе косаток, когда она вела за собой не только семью J, но и стаи К и L. «Она была харизматичным лидером, – говорит Джилз. – Все киты охотно следовали за ней».

В последнюю ночь своего второго похода я лежала в палатке с болью в предплечьях, слушая стаккато дождя по нейлону. Я поставила палатку на поляне, окруженной деревьями, но капли все равно прорывались сквозь кроны. Фил, самый приветливый из инженеров, подошел ко мне и сказал, что хотя я и стараюсь казаться гордой и независимой, но тент палатки установила неправильно. Еще он передал слова гидов о том, что на следующий день мы сворачиваем лагерь пораньше в надежде поймать попутный ветер на обратном пути к Смолпокс-бэй.

Я дочитывала «Моби Дика»: «О, одинокая смерть в конце одинокой жизни?» Но в сумерках было сложно разбирать мелкий шрифт. В первое утро похода я проспала и, в спешке собираясь на автобус, забыла много необходимых вещей. Не взяла фонарики: небольшой ручной и налобный, с которым в прошлом году ходила ночью в туалет. У меня не было с собой ни сотового, ни теплой флисовой одежды, ни вязаной шапки. Мне было холодно в палатке, а с наступлением темноты станет еще холоднее. Путешествие по воде отнимало много сил. Все тело болело, и я чувствовала себя старой. Я попросила у одного из гидов пластиковый пакет, чтобы сложить в него обертки от батончиков и грязное белье, и переживала, что засунула его между стенкой палатки и внешним тентом: по всему лагерю висели плакаты, призывающие хранить еду в надежно защищенном месте из-за населяющих остров енотов. Внизу была фотография с десятком зверьков, оккупировавших стол для пикника.

Я беспокоилась из-за енотов, но корни моего страха уходили гораздо глубже. С наступлением менопаузы я часто чувствовала, что смерть преследует меня, стоит за плечом, как призрак, уже готовый напасть. И вместо того чтобы стараться не думать о ней, как раньше, на протяжении долгих лет, я была вынуждена учиться жить с ней, принимать конечность своего тела, принимать, что земная жизнь идет по кругу не только во вне, но и внутри меня. Неважно, как называть это – тлением или переменой, но я, как и всё в природе, подлежу переработке.

«С юных лет мы узнаем, – пишет теолог Ричард Кёрни, – что то, что исчезает буквально, возвращается фигурально, знаком или символом, своим отсутствием обозначая свое существование».

Я проснулась от какого-то шума слева от палатки. Лежала без движения, придавленная темнотой. Такой непроглядной, будто Бог не просто погасил свет, а сам вышел прочь. Шуршание затихло, потом началось снова. Я нащупала в темноте «Моби Дика» и с размаху ударила книгой по стенке палатки. Шум прекратился. В тишине я услышала горестное совиное «уху – уху». Я впервые слышала птицу вживую, а не в кино или по телевизору. Когда возня возобновилась и мне пришлось снова ударить книгой по тонкой матерчатой стенке, я совершенно не видела рук, даже поднеся их к лицу.

Одинокой женщине в кромешной тьме палатки, стоящей посреди леса, ничего не стоит перепугаться до смерти. Что, если эти еноты на самом деле окажутся медведями? Что, если инженеры с сыновьями – тайные сатанисты? Я то била «Моби Диком» по нейлону, то глубоко зарывалась в спальный мешок, металась по палатке, не находя себе места от ужаса.

Конечно, приливы накатывали один за другим – термобелье промокло от пота, пряди волос прилипли к мокрому лбу. Я чувствовала, как меня утягивает вниз, закручивает стремительным водоворотом. Я думала о мести дикой природы, вокруг которой часто строятся сюжеты фильмов ужасов, о темных силах, разгневанных вырубкой лесов и нефтяными разливами. Автор книги о выбросе из танкера «Эксон Валдиз» у берегов Аляски[116] рассказывает, как нашла на пропитанном нефтью берегу черный мусорный пакет, заполненный трупами животных, так густо покрытых черной жижей, что невозможно было различить, что это за звери. Я никогда не думала об этом, но у животных есть полное право мстить. От этой мысли я потеряла остатки самообладания, отбросила книгу и принялась колотить кулаками в стенку палатки в отчаянной попытке испугать то, что двигалось в темноте.