Читать книгу "Поговорим о смерти за ужином. Как принять неизбежное и начать жить - Майкл Хебб"

«Я бы продлил свою жизнь лет на двадцать. Есть ощущение, что через пятьдесят лет многие вещи потеряют изначальный смысл. Двадцать дополнительных лет означают, что можно успеть воплотить большую часть из списка предсмертных желаний».

«Не думаю, что мои счастье или радость зависят от того, конечна моя жизнь или же бесконечна (но не осуждаю тех, кто так считает). Так что я бы пожил еще пару столетий, чтобы потом когда-нибудь ощутить, что готов уйти».

«Если жизнь сложится удачно, то я хотел бы пожить достаточно, чтобы построить осмысленные отношения с возможными внуками, то есть лет на двадцать подольше».

«На самом деле я уже подозреваю, что доживу до ста лет, но совсем не хочу этого. Пережить всех, кого знаешь, кажется весьма грустной перспективой».

«Вот самый простой ответ: я хотел бы жить до тех пор, пока само слово «жить» еще имеет смысл».

«Я хотел бы жить, пока не настанет день, когда я больше не смогу держать на руках внука, когда забуду имена детей, перестану водить машину, готовить себе еду и ходить самостоятельно. И когда потеряю своего последнего большого друга. Я видел, как может быть одиноко, когда переживаешь остальных. Будет замечательно, если день моей смерти настанет лет через пятьдесят. И есть еще кое-что: не уверен, что хочу жить в мире, где климат меняется столь бесконтрольно. Думаю, что буду сильно скучать по временам, когда мы могли наблюдать естественную красоту мира, в котором нам предназначено было жить».

Есть один человек, его зовут Чжун Хен. Он не хотел жить вечно, но желал бы дожить до того дня, когда мы поймем, способно ли человечество обратить вспять процесс старения. Долгое время его интерес носил в основном академический характер. Чжун задумался о том, можем ли мы вообще остановить старение. Научное сообщество отвечает на это однозначно отрицательно, но Чжун чувствовал, что здесь нет жестких рамок. Он считал, что нельзя ни доказать, ни опровергнуть теорию о том, что старение – это вариативный фактор, что это определенная программа, заложенная в нас. Под вариативностью Чжун имел в виду то, что в процесс старения можно вмешаться и, теоретически, настроить его под необходимые параметры. «Итак, – подумал он, – если предположить, что это изменяемая черта, то исследования будут иметь огромный потенциал».

Чжун Хен – врач, который превратился в управляющего хеджевым фондом и учредил премию Пало-Альто в области долголетия. Это научное соревнование, которое, по крайней мере, внешне, ставит целью победить старение.

Когда умер тесть Чжуна, его интерес из академического стал личным. Он был очень близок с отцом жены. Эта смерть опустошила Чжуна куда сильнее, чем он мог предположить. Тесть умер от сердечного приступа, потому что был уже очень стар.

Потеряв близкого человека, Чжун начал думать об эволюции биологии потери в целом. Он утверждал, что изначально мы не были приспособлены скорбеть на том уровне, на каком испытываем скорбь сегодня. Люди жили в маленьких племенах, где все приходились друг другу близкими родственниками. Теперь отношения между людьми и жизнь в целом другие. Мы вовлекаемся в более глубокие связи с большими группами людей. Если рассматривать все как глобальный организм, то со смертью одного человека отмирают и эти возникшие связи.

«После смерти тестя я могу сказать, что это действительно больно, – говорил Чжун. – И эту боль испытывают люди по всему миру».

Чжун задумался, что он может сделать, чтобы люди как можно дольше не теряли друг друга, чтобы провели вместе куда больше времени, не только проживая свою жизнь, но и углубляя связи с другими.

Цель Чжуна – улучшить то, что он назвал «гомеостатической способностью». Чтобы описать этот процесс, он провел аналогию с игрушками-неваляшками: когда мы молоды, наше тело прекрасно восстанавливается самостоятельно. Старение – это потеря гомеостатической способности к восстановлению, присущей нашему организму. Что если этот процесс можно приостановить или даже обратить вспять? Представьте, что пятидесятилетний мужчина не чувствует хруста в коленях, когда бежит. Да, он может ощутить легкую скованность и дискомфорт, но затем организм его быстро восстановится. И не вследствие уколов кортизона, а потому что его тело возвращается в «базовое» состояние, точь-в-точь как неваляшка.

«Мы говорим о том, чтобы вернуть организму функции, которые он утратил, – пояснил Чжун. – К тому же это означает меньше трат на здравоохранение и помогает людям намного дольше оставаться здоровыми. То есть мы подразумеваем радикальные перемены в нынешней системе».

Чжун считал, что все мы гарантированно умрем, но не от старости, а от болезней, которые наступят раньше. Он называл их «пращами и стрелами жизни» (имеются в виду инфекции и травмы).

Его работа – это не рыцарское желание бросить вызов смерти, но стремление улучшить качество нашей жизни на функциональном уровне, чтобы время, которое люди проводят вместе, не было омрачено постоянным увяданием. Поэтому

сегодня величайшие усилия по достижению бессмертия есть попытка не столько победить смерть, сколько обуздать жизнь.

«Летом накануне смерти отца Кимберли, – вспоминал Чжун, – мы всей семьей сидели у костра на берегу реки Коннектикут. Я хорошо помню тот момент. Дети еще не выросли, родители были с нами. И я тогда подумал, что сейчас самое лучшее время моей жизни. Мне было за сорок. Говорят, что в эти годы должен начаться кризис среднего возраста. Но мои дети, которых я любил больше всего на свете – со мной, любящие меня люди – рядом, бабушки и дедушки еще не покинули нас. Что за прекрасный период жизни – средний возраст! Я думал, что никогда уже не будет так хорошо, как сейчас».

Во многом Чжуна интересовал вопрос «как именно этого достичь», то есть практическое воплощение, но существуют и серьезные дискуссии на тему «должны ли мы» пытаться победить старение.

Лесли Хейзлтон, семидесяти одного года от роду, говорила со сцены TED: «Сознаем мы то или нет, но бесконечная жизнь стала бы плоским, невыразительным существованием, день за днем, буквально до скончания веков. Бессмертие лишило бы нас возможности жить, принесло бы скуку и отсутствие смысла, а это признаки хронической депрессии. Так что последнее, чего я бы хотела, – никогда не умирать». Аудитория попала под ее элегантное, а порой и жестокое обаяние Лесли. Ее речь возникла как ответ на беседу за коктейлем со сторонником движения «Конец старению». Очевидно, он не совсем представлял, с кем разговаривает.

В течение пятидесяти лет Лесли занималась вопросами бессмертия, загробной жизни, веры, религии – самыми серьезными вопросами, с которыми мы сталкиваемся. Она обладала умом, сравнимым по остроте с ножом хирурга, и чувством слова, напоминающим стиль Грэма Грина и Вирджинии Вульф. «Он был вдвое моложе меня, – говорила Лесли о своем собеседнике, – и, поскольку я, очевидно, куда ближе к смерти, он ошибочно предположил, что эта перспектива должна ужасать меня. Он был шокирован тем, что я не боюсь умирать, и, кажется, решил, будто дело в том, что я совершила по жизни какие-то серьезные ошибки».

В том разговоре она спросила своего молодого собеседника: «Что плохого в смерти?»