Читать книгу "Я сплю среди бабочек - Евгения Бергер"

Может быть, мне стоит позвонить и уточнить время? — устав от бессплодных ожиданий говорю я дедушке. Но тот только отмахивается от меня:

Подождем еще чуть-чуть, уверен, они скоро будут.

И мы ждем еще чуть-чуть, ждем до тех самых пор, пока больничные двери не открываются и не впускают с улицы хорошо мне знакомую фигуру Адриана Зельцера. На нем теплая куртка и приветливая улыбка вкупе с ней…

Извините, попал в небольшую «пробку» на дороге. Доброе утро!

Ничего не понимаю: дед так улыбается ему, словно только его и ждал; бросаю на обоих подозрительные взгляды.

Что происходит? — наконец решаюсь спросить я.

Мы едем в гости к этому приятному молодому человеку, — отвечает мне дед, с трудом сдерживая радостный восторг от отлично удавшейся шутки. — Он пригласил нас отпраздновать это Рождество в своем милом доме, который, как я знаю, ты уже успела прилично изучить. Ну, не стой столбом, милая. Поехали! — и дед взмахивает рукой, словно полководец на поле боя, и Адриан Зельцер хватается за ручки инвалидной коляски, увлекая его… ну и меня, соответственно, к выходу.

Мы едем отмечать Рождество в ваш дом? — обращаюсь я на ходу к мужчине в теплой куртке.

Тот кидает краткое «да».

А почему я об этом ничего не знаю?

Потому что мы хотели сделать тебе рождественский сюрприз! — отвечает мне дед с довольной улыбкой.

Рождественский сюрприз, значит, — ворчу я недовольно. — Вот почему ты был такой странный последние пару дней… И как же теперь наше рождественское печенье? — бубню я первый пришедший мне в голову довод против.

Его испечет за нас Алекс, — пожимает плечами дедушка, — мы бы все равно не успели ничего сделать. Ну согласись, сюрприз удался?!

Я смериваю Адриана Зельцера уничтожающим взглядом и цежу сквозь зубы:

Еще как удался, ничего тут не скажешь.

А потом мы усаживаемся все в тот же «фольксваген-кэдди» и выезжаем в направлении Нюрнберга.

16 глава

Всю дорогу до Нюрнберга я ломаю голову над тем, когда это мой дед успел-таки спеться с отцом Алекса и как им вообще удалось уговорить его на такую авантюру, как празднование семейного рожденственского праздника в явно несемейном кругу на Максимилианштрассе… Дед является рьяным приверженцем традиций и чтит их также верно, как и библейское десятисловие! Но задавать мучившие меня вопросы при Адриане я не решаюсь, а потому сижу тихо, как мышь, и просто слушаю сугубо мужской разговор между своим дедом и Адрианом, которые обсуждают выход Германии в полуфинал кубка мира по футболу… Мне эта тема не кажется интересной, и потому я постоянно улетаю мыслями то к ожидающей меня в безрадостном нетерпении черноволосой итальянке, то к своему ненастоящему парню, который за неделю так ни разу мне и не позвонил, то и вовсе к Оле Хертлю, чей номер забит в память моего телефона — говорят же, клин клином вышибают, может, и мне поможет, как знать.

В какой-то момент я не выдерживаю и язвительно замечаю:

Должно быть, Франческа ждет не дождется, когда же мы с дедушкой займем место за вашим праздничным столом… Так и вижу ее «счастливую» улыбку!

Адриан отводит взгляд от дороги и смотрит на меня:

Франческа встречает это Рождество вместе с семьей в Италии. Ее не будет всю неделю.

Я почти готова захлопать от радости в ладоши, но все же сдержанно замечаю:

А вы почему не поехали? Италию не любите?

Италия — красивая страна, — отвечает мне тот, — но Рождество обычно празднуют в кругу семьи, разве ты с этим не согласна, Шарлотта?

Я киваю с самым кислым выражением лица, словно мне в рот засунули солидный такой лимон целиком, и оставшуюся часть дороги молчу с самым трагическим видом.

Что-то не дает мне покоя, помимо тайного сговора моего деда с Зельцерами в частности и самих моих чувств к одному из них в целом. Что бы это могло быть, право слово?

Вот, я испек ваше любимое печенье, герр Шуманн! — с порога же приветствует нас Алекс, протискиваясь к нас с подносом со свежевыпеченным печеньем. — С кокосовой стружкой, как вы и хотели. А это, — он сует мне в руку уже другое печенье с ореховой посыпкой, — твое любимое, Шарлотта. Видишь, я хорошо подготовился! Ты рада?

О, просто вот-вот взлечу от счастья! — саркастически отзываюсь я, догадываясь, что в этом моем дурном настроении одна обида и виновата. Алекс смотрит на меня большими, невинными глазами — просто ангел с крылышками, не иначе. А на деле бессовестный интриган…

Да кто-то встал не с той ноги! — произносит он с улыбкой, а потом помахивает передо мной одной из своих печений: — От дурного настроения есть лишь одно действенное средство, Лотти-Каротти, — провозглашает он пафосно, — и это сладкая печенька. Ешь!

Я послушно сую в рот предложенное мне лакомство, должно быть, чтобы не брякнуть что-нибудь не слишком приятное. Эх, мне бы сейчас одну из тех ирисок, каторыми так полнятся карманы Акселя Харля! И пока я жую печенье, на лестнице раздаются шаги, и Юлиан Рупперт, моя давняя, но ныне почившая в бозе любовь, предстает перед нами во всем великолепии своих ставосьмидесяти сантиметров роста и ослепительной улыбки во все тридцать два зуба.

Шарлотта, девочка моя милая! — приветсвует он меня горячими объятиями и смачным поцелуем в губы. Я бы смутилась, не будь слишком зла для этого… — Наконец-то ты вернулась.

Я улыбаюсь ему наигранной, счастливой улыбкой — никак хочу заставить кого-то ревновать!

Скучала по тебе, — отзываюсь на это негромким полушепотом. — По тебе и нашим поцелуям…

Вижу, что Юлиана мои слова удивляют, хотя он и не подает вида: знает, что страстными возлюбленными нас назвать сложно и потому, должно быть, гадает, что эти мои слова могут на самом деле значить.

Готов зацеловать тебя от макушки до пяток прямо сейчас, — шепчет он мне в ответ. — Готова испытать незабываемые ощущения?

В этот момент я замечаю трех соглядатаев, наблюдающих за нами с самыми различными выражениями лица — больше всего мне нравится выражение лица Адриана: сдержанное внимание с едва поджатой нижней губой и сузившимися зрачками зеленых глаз… Я запускаю руки под толстовку парня и невольно представляю, что касаюсь другого человека — кровь мгновенно ударяет мне в лицо, вызывая болезненный румянец.

Дедушка, это мой парень Юлиан, — обращаюсь я к своему деду с этим алеющим на щеках румянцем. Он хоть и выглядит немного сбитым с толку — и есть от чего, надо заметить — все-таки протягивает Юлиану руку.

Рад нашему знакомству, парень. Жаль, не привелось свести его раньше, — подпускает он тонкую шпильку, но Юлиан — даже не знаю, чем это объяснить — пропускает ее мимо ушей и невозмутимо произносит:

Взаимно, герр…

Шуманн, — подсказывает мой дед. — Моя фамилия Шуманн.